Андрей Лысиков - Инфекция

— Это отец Артема. Кто звонит? — продолжением явился приступ кашля, и Кирилл отвел руку с телефоном подальше, словно боялся заразиться даже на расстоянии; кроме того, любой громкий звук отзывался в его голове новым приступом боли.

— Это… Кирилл… Позовите, пожалуйста, Артема.

— Я не могу его позвать. Он (умер) очень плохо себя чувствует. Нам еле удалось сбить у него высокую температуру, — снова кашель, — и теперь он (умер) спит. Вы его знакомый?

— Да, я… его друг… Передайте, пожалуйста, ему, когда он проснется (если проснется, конечно) что ему… звонил Кирилл.

— Хорошо. А впредь постарайтесь так поздно не звонить.

— Я…

— Молодой человек, — трубка снова кашлянула голосом его собеседника, но затем в голосе проступило нешуточное беспокойство, — вы себя нормально чувствуете? Молодой человек!

Кирилл уже не слышал, что ему говорил отец Артема. Телефон выпал из расслабленных пальцев, а глаза его закатились. Он медленно уплывал в забытье, даже не сознавая полостью того, что теряет сознание. Мобильник упал на паркет и разлетелся на несколько частей. Крышка его вместе с аккумулятором улетели под диван. Экран телефона слабо мигнул и тут же погас. В комнате снова наступила тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов в прихожей. Их стрелки совершали привычные обороты по циферблату, и их больше ничто не беспокоило.

Артем ушел ночью. Его родители весь вечер пытались сбить высокую температуру, скармливая парню жаропонижающее. Вернувшись с работы, его отец стал вспоминать старые народные средства, с помощью которых можно было понизить температуру. Они, например, натирали его водкой и затем обмахивали полотенцем. Наконец, ближе к девяти вечера жар спал, Артем пришел в себя и даже попросил родителей приготовить ему поесть. Он с аппетитом съел две тарелки картофельного супа-пюре с мелко нарубленными кусочками курицы. Родители с улыбкой наблюдали, как он ест, поторапливаясь, словно его морили голодом как минимум неделю. Затем он попросил добавки и съел ее так же быстро. Потом Артем откинулся на подушку и сказал, что очень устал и хочет спать. Он с улыбкой поделал спокойной ночи родителям и прямо как был, лежа на спине, погрузился в сон.

Когда зазвонил его телефон, отец подумал, что звонок обязательно разбудит сына, потому он взял мобильник к себе в комнату и разговаривал там. Ему не пришло в голову, что звонили довольно долго, но Артем не проснулся. Он лежал в том же положении что и несколько часов назад: на спине, голова покоилась на подушке, одна рука лежала вдоль туловища, другая — на груди. Выражение лица парня было умиротворенным, хотя это его отец мог себе только представить, так как в комнате было темно. По крайней мере, он на это очень надеялся. Звонил какой-то парень, представившийся другом Артема. И судя по всему, чувствовал себя тот друг явно отвратительно. Отец даже не мог сначала разобрать, парень звонил или девушка. Голос практически не было слышно, потому что звонивший разговаривал шепотом и ощутимо хрипел. Поговорив, он отнес телефон обратно в комнату сына и вернулся к себе в спальню. Он не заметил, что грудь Артема больше не поднимается, из чего следовало, что он уже не дышит. Но в темноте этого было не разглядеть. Отец вернулся в спальню и снова заснул. У него у самого был очень нелегкий день — он с утра чувствовал себя больным, а еще и начальству на работе вздумалось проверять работу их офиса. Болезнь сына, естественно, тоже не добавила ему положительных эмоций, поэтому думал он исключительно о том, чтоб скорее улечься на свою половину кровати, на одной половине которой уже давно забавно посапывала его супруга, коснуться головой подушки и погрузиться в сон. Он уснул практически сразу после того, как лег, и проспал без сновидений до самого утра.

Проснувшись, он сразу почувствовал, что состояние его только ухудшилось. В горле жестоко першило, нос был забит, головная боль словно ждала его пробуждения, чтобы вцепиться мертвой хваткой и начать с остервенелостью сумасшедшего, грызущего кость домино, буравить виски.

Григорий Алексеевич поднялся с кровати, удивившись тому, как много усилий для этого пришлось приложить. Проходя по коридору, он обратил внимание, что дверь в комнату сына прикрыта, хотя точно помнил, что оставил ее открытой ночью, возвращая в комнату мобильник Артема. Он прошел на кухню и мягко отстранился от жены, потянувшейся к нему с традиционным утренним поцелуем.

— Не надо, дорогая. Я, по-моему, заболел.

— Уверен? — она лукаво на него посмотрела, но даже этот озорной взгляд любимой жены, сохранившей в себе все очарование молодой девушки, с которой он когда-то познакомился, не смог поднять ему настроение — он ненавидел болеть, и это всегда портило ему настроение. — Ну как знаешь…

Она отвернулась к плите, что-то старательно помешивая в маленькой кастрюльке. Григорий, разумеется, знал, что его супруга всего лишь делает вид, что обижается. Обижаться она в принципе не умела. По молодости они, конечно, часто ссорились, доказывая друг другу свою правоту. Но любая ссора заканчивалась страстным примирением в постели, что вполне устраивало их обоих. Он приблизился к жене сзади, притянул ее к себе и нежно поцеловал за ухом. Она захихикала — там у нее была одна из тех самых женских зон, ласковое обращение с которыми, приводили ее в прекрасное расположение духа.

— Артем до сих пор спит?

— Да, я прикрыла дверь в его комнату, чтоб не разбудить, пока вожусь тут на кухне с приготовлением завтрака для моих любимых мужчин.

Его должно было обеспокоить, что сын до сих пор спал. Обычно он был ранней пташкой и вставал еще до родителей. А теперь на часах было уже около одиннадцати утра, а он еще не просыпался. Но его не обеспокоило. Слишком чудесно было стоять вот так, обняв сзади свою жену, чувствуя ее упругую и до сих пор пробуждавшую в нем огромное желание грудь, ловить на ощупь каждое ее движение. Он безумно ее любил и постоянно хотел. Сейчас это заставило его даже забыть на время о своей болезни. Он схватил супругу в охапку и, хихикающую понес в спальню.

— Дорогой, — она уже шептала, но все равно было слышно, что ее голос дрожит от возбуждения, — а если Артем проснется?

— Ничего страшного. Он уже взрослый.

— Гриша!

— Ну ладно, шучу. Мы закроем нашу дверь, — в замке спальни щелкнул ключ, — вот так. Девушка, скажите, а вы сегодня вечером свободны?

Ответом ему был тихий счастливый смех жены. Вскоре из-за закрытой двери доносились тихие стоны и характерный слабый скрип кровати. Все-таки утро начиналось вовсе не плохо.

Через сорок минут они снова сидели на кухне и пили чай. Григорий никогда не признавал обильного завтрака и перед работой обычно ограничивался чашкой чая или кофе с бутербродом. Вот и сейчас он уже заканчивал свое чаепитие, когда его словно громом поразила мысль, что из комнаты сына до сих пор не доносилось ни звука. Жена, рассказывающая какую-то забавную историю, осеклась на полуслове, только увидев выражение лица своего мужа. В ее глазах появилось беспокойство.