Елена Хисамова - Ужасное наследство

Я мечтал о поступлении в университет на философский или психологический факультет, но мечта не совпала с желанием сущности. Тварь стремилась в мединститут. Позже я понял, зачем чудовище хотело глубоких познаний в акушерстве и хирургии, но тогда искренне недоумевал – чтобы убивать людей, нет необходимости врачевать их.

После тишины и покоя заповедника город оглушил меня суетливым многолюдьем. Сойдя с поезда через двое суток утомительной езды, я в растерянности оглядывался по сторонам. Было раннее утро, но вокзал, казалось, не затихал ни на секунду даже в эти рассветные часы. В тот момент сущность оставила меня на время. Мимо проходила группа цыганских женщин, одетых в яркие пёстрые одежды. Их грязные и босоногие дети шустро носились рядом и выпрашивали деньги у людей, спешивших мимо стихийно образовавшегося, маленького табора, а молодки хватали потенциальные жертвы за руки и предлагали предсказать судьбу. Не всем просто так удалось вырваться из цепкой хватки обольстительных обманщиц. Так и меня взяла за руку одна из гадалок. Она обладала необыкновенной красотой. Лукавые глаза глубокой манящей темноты призывно смотрели на меня. Вьющиеся крупными локонами волосы, чёрные и блестящие ниспадали струящимся каскадом по спине до пояса. Пухлые чувственные губы, изогнутые в приветливой и в то же время насмешливой улыбке. Девушка произнесла певучим бархатным голосом: «Дай погадаю, касатик, всю правду расскажу». Она поднесла мою раскрытую ладонь ближе к прелестному лицу и через мгновение отбросила руку прочь от себя. Лицо её выражало откровенный ужас, дыхание перехватило, а крик застрял в горле. Живописная немая сцена привлекла внимание остальных цыганок. Они встревожено бросились к моей непрошеной гадалке. Наперебой тараторя на цыганском языке, стали тормошить её, застывшую и потерявшую дар речи. Наконец, девушка произнесла тихим прерывающимся шёпотом непонятные слова, и женщины бросились прочь от меня, как от прокажённого.

В унынии я потащил тяжёлый чемодан по перрону, размышляя, как бы найти хоть временное пристанище. По пути я забрёл в привокзальную столовую, где купил жидкий кофе с молоком и чёрствую дешёвую булку. Пока я поглощал невкусный завтрак, ко мне подошёл мужичок потрепанного вида, но с взглядом цепким и хитрым. Незаметно, слово за слово мы сговорились, что Петрович – так звали моего нового знакомого, пустит меня на постой, да и плата будет невелика. Смешной маленький человечек думал, что совершил в тот день удачную сделку. Только он не знал, что это сделка с дьяволом.

Мы быстро добрались до квартирки хозяина. Она находилась всего в нескольких шагах от вокзала. Жилище оказалось донельзя запущенным и грязным. В помещении стоял отвратительный застарелый запах мочи, махорки и нестиранных носок. Горы пустых бутылок занимали почти всё пространство хибары, а на одиноком тощем матрасе в углу не было даже жалкого подобия белья. Я с брезгливостью поставил чемодан у порога. Получив "ключ от хором", как выразился Петрович, сразу отправился узнать о подаче документов и сроках экзаменов в медицинских институтах. Я пишу в единственном числе о себе, чтоб не повторятся, читатель. Инородная сущность уже прочно сидела во мне, только несколько утренних часов дремала, так что я – это симбиоз зла и моей души. Донельзя вымотанный, вечером я вернулся в квартиру, открыл дверь и лишился дара речи. Полностью развороченный чемодан валялся в углу. Половина вещей исчезла, а так же деньги, фотоаппарат и бритва. Петрович валялся на матрасе в алкогольном беспамятстве, громко храпел и омерзительно вонял сивухой. Я почувствовал, что взор застилает кровавый туман, тело напрягается, и меня уносит в багровый космос небытия.

Когда я пришел в себя – в буквальном смысле, будто шагнул в собственное тело, как в покинутый дом, то не поверил глазам. Халупа Петровича сияла идеальной чистотой, от бутылок и запаха не осталось и следа. Сам хозяин сидел посреди комнаты на табурете и сосредоточенно пускал пузыри. В его взгляде светилось откровенное безумие. С этого дня тварь больше ни на секунду не оставляла меня. Она стала полноправным и единоличным хозяином положения, а я сторонним наблюдателем, несчастным приживалкой в оккупированном теле. Больше она не вышвыривала меня по ночам из телесной оболочки, и теперь мне открылось кто или что я на самом деле. Правда оказалась так ужасна, что я мечтал о том, чтоб не присутствовать на жутком пиршестве зла и порока. Я бился, как птица, пойманная в силок. Я мечтал впасть в слабоумие, как любезный Петрович или провалиться в забвение, но зверь не давал мне этого послабления.

Теперь я знал, что такое чистое зло. Теперь я слился с нечестивым существом. И со временем даже начал получать слабое изощрённое наслаждение от этого. Я смотрел на мир глазами твари, руководствовался мыслями и поступками демона, и это нравилось мне всё больше. Я превратился в инкуба – демона ночи, и все пороки мира стали подвластны моим желаниям.

С хозяином всё уладилось успешно. Сведённый с ума алкоголик превратился в послушную марионетку. Он безропотно делал всё, что я ему приказывал. В краткий момент просветления, который я ему предоставил, он подписал необходимые бумаги, и вскоре я стал обладателем московской прописки в маленькой квартирке возле вокзала. После этого ничтожный человечек сразу переехал в психбольницу, в палату для буйных пациентов. Там он недолго выдержал инъекции галлоперидола и электрошока. Через месяц мой прелестный Петрович перекочевал на погост. Я, конечно, изображал убитого горем племянника.

Время шло, я обживался в Москве. Стоит ли говорить о том, что поступление в ВУЗ не доставило мне вообще никаких хлопот. Правда, в приёмной комиссии сидела наизлобнейшая дама. Но стоило мне ночью навестить вредную бабу в новом демоническом амплуа и вдоволь поиздеваться над невзрачной старой девой, как меня незамедлительно зачислили на первый курс мединститута. До начала учёбного года времени осталось предостаточно, и я предался разгулу. Все ночи были мои. Я мог войти в любое окно, и все женщины мира потенциально принадлежали мне. Меня точил ненасытный голод, который заставлял искать нечто, чему я ещё не знал объяснения. Я искал, экспериментировал, и, конечно, случались промашки – убивал. Вернее, убийством это назвать было невозможно. Мои жертвы умирали сами от невыразимого наслаждения, которое я, инкуб – дитя ночи и порока, дарил им. Они смотрели мне в глаза и видели в них необыкновенное желание и обещание удовольствия. Их жалкие человеческие сердца не могли вынести сверхъестественного наслаждения. Они останавливались, и оставалось лишь тело – бездушная плоть, макет человеческой особи. Но зверь стремился не к этому. Его предназначение заключалось совсем в другом исходе, но пока эта тайна лежала за семью печатями.