Джим Батчер - Холодные деньки

Я присвистнул. Мы сели и захлопнули двери.

- И что они получили взамен?

- Их честь. А ещё может и разрешённую для них проблему с этой нашей бомбой.

- Адские колокола, - сказал я, - Гляжу я на тебя - и вижу, что ты стала совсем взрослой.

- Ты и смотрел на меня, - сказала Молли. - Весь день смотрел.

Я попытался сделать взгляд не слишком виноватым.

- Угум.

- Знаешь, - продолжала она, - я чувствую давление внутри тебя.

- Это крепко застегнуто, - ответил я и мы тронулись, - Не волнуйся. Я не собираюсь позволить этому… я буду держать это подальше от тебя.

Молли сложила руки на коленях и уставилась на них. А потом тихо произнесла:

- Если это даровали тебе, предложили открыто - у тебя этого уже не отберут. Всё, что ты должен сделать - это принять этот дар.

Часть меня ощутила, как что-то разрывается у меня в груди - так больно было слышать надежду, неуверенность в голосе кузнечика.

Но другая часть меня хотела завыть и наброситься на неё. Взять её. Прямо сейчас. Эта часть даже не хотела дожидаться остановки машины. И в обычной ситуации у меня не было бы никаких причин не поддаться этому порыву, ну если не считать возможности попасть в аварию. Молли теперь была взрослой женщиной. И исключительно привлекательной. Я однажды видел её обнажённой, и она была действительно хороша. И она хотела этого… даже страстно желала. И я доверял ей. Я многому научил ее за все эти годы, и кое-что из этого было очень интимным. Отношения между чародеем и ученицей едва ли были чем-то неслыханным среди чародеев. Некоторые даже поощряли это, потому что тёмная сторона секса могла нести в себе чертовски больше опасного, чем развлекательного. Они считали обучение физической близости чем-то столь же неразрывно связаным с магией, как и с самой жизнью.

И возможно, если смотреть на это с точки зрения чистого, незамутнённого разума, в их подходе и был какой-то резон.

Но иметь резон здесь было недостаточно. Я знал Молли, когда она еще носила подростковый лифчик. Мы с ней как-то болтали в её домике на дереве, когда она пришла домой из школы. Она была дочерью человека, которого я уважал больше всех на свете, и женщины, которой я меньше всего на свете хотел перечить. Я считал, что люди, обладающие авторитетом и влиянием - особенно те, которые выполняли роль наставника и учителя - имели гигантского уровня обязанность поддерживать баланс в своём влиянии на менее опытных людей.

Но главным образом я не мог этого сделать потому, что она сохла по мне с четырнадцати лет. Она была влюблена в меня, или, по крайней мере, думала, что была… а я не отвечал взаимностью. Было бы несправедливо воспользоваться её чувствами. И я бы никогда, никогда не простил бы себе, если бы причинил ей боль.

- Всё в порядке, - её голос был не громче шёпота. - Правда.

Я едва ли мог что-то на это ответить. Поэтому я протянул руку и мягко сжал её ладонь. Через некоторое время я сказал:

- Молли, я не думаю, что это когда-либо произойдет. Но если это всё же когда-нибудь случится, я чертовски уверен, что первый раз будет не таким. Ты заслуживаешь лучшего. И я тоже.

Затем я снова положил обе руки на руль и продолжил вести машину. Мне нужно было подобрать ещё кое-кого, прежде чем я устрою Красной Шляпе свою версию кризиса с заложниками.

Когда я припарковал Монстрмобиль на улице возле дома Карпентеров, было около пяти. Это было самое яркое строение на пять миль вокруг, и оно вписывалось в остальной жилой район примерно также, как гусь в скопление рыб фугу. Я выключил двигатель и слушал, как он стихает. Я не смотрел на дом.

Я вышел из машины, захлопнул дверь и прислонился к ней, всё ещё не глядя на дом. Мне этого не требовалось. Я видел его достаточно часто. Это был великолепный колониальный дом, в комплекте с ухоженными растениями, красивой зеленой лужайкой и белоснежным забором из штакетника.

Кузнечик выбралась из машины и обошла её, встав рядом со мной.

- Папа на работе. Песчаного краулера не видно, - заметила Молли, кивнув в сторону подъезной дорожки, где её мать всегда парковала свой ​​минивэн. - Кажется, мама собиралась сегодня взять Джавов в Ботанический сад на празднование Хэллоуина. Так что малышни не должно быть дома.

Этим Молли хотела сказать мне, что сейчас мне не грозит столкнуться лицом к лицу с моей дочерью, и я могу перестать трусить.

- Просто иди и приведи его, - сказал я. - Я подожду здесь.

- Конечно, - сказала она.

Молли подошла ко входной двери и постучала. Пару секунд спустя что-то огромное со стуком врезалось в дверь с другой стороны. Тяжелая дверь подпрыгнула в раме. От удара с крыши над крыльцом упала пыль. Молли напряглась и попятилась. Секундой позже последовал ещё удар, и ещё один, затем звук когтей, неистово заскребущих по двери. И снова удары.

Я торопливо пересек улицу и встал на лужайке рядом с Молли, лицом к входной двери.

Дверь дрогнула, затем частично отворилась, как если бы её кто-то толкал ногами, потому что руки заняты. Затем дверь распахнулась, и на крыльцо выскочило что-то серое, огромное и лохматое. Оно одним прыжком перемахнуло ступени крыльца, пронеслось по земле, перескочило маленький палисадник и ударило меня в грудь, как таран.

Мой пёс, Мыш — это тибетская храмовая собака, собака-фу, имеющая сверхъестественную родословную, хотя внешне он мог бы сойти за исключительно большого тибетского мастифа. Мыш может вступить в драку с демонами и чудовищами, глазом не моргнув, и он сразу засекает их, как радар. Он с лёгкостью сбил меня с ног, словно шар для боулинга первые кегли. Но, пусть он и суперпёс, он всё-таки собака. Опрокинув меня, он поставил передние лапы по обе стороны от моей головы и принялся покрывать слюнявыми щенячьими поцелуями мои лицо, шею и подбородок, издавая при этом счастливое повизгивание.

— Фу! — шутливо крикнул я, как делал всегда. — Моих губ коснулись собачьи губы! Дайте мне что-нибудь прополоскать рот! Принесите мне йод!

Я, улыбаясь, толкал его в грудь, наконец сумел выбраться из-под него и встать.

Это ничуть не убавило энтузиазма Мыша. Он разразился таким громким радостным лаем, что автомобильная сигнализация сработала у всех машин в радиусе ста футов. Потом он пробежался вокруг, вернулся к моим ногам и снова залаял. Он повторял это снова и снова в течение примерно минуты, виляя хвостом так сильно, что по звуку казалось, будто вдалеке пролетает вертолет.

- Всё хорошо, - сказал я. - Хватит, да ладно я же не умер, мальчик.

Он замолк, его челюсти распахнулись в собачьей улыбке, хвост мотался из стороны в сторону так сильно что пес мотался вместе с ним. Я опустился на колени и обнял его. Если бы я был сантиметров на пят ниже, вряд ли я смог бы это сделать. Чертов пёс огромен как бочка. Он положил морду мне на плечо и часто задышал от счастья пока мы обнимались.