Елена Хисамова - Дьявольские близнецы

Она готова была поклясться, что в ту секунду, как только она коснулась кожи его лица ледяными пальцами, что-то мелькнуло в глазах Якова. Слабый проблеск узнавания, искра возвратившегося разума. И вновь взгляд стал пустым, безумным. Но Маша решила не сдаваться.

– Яков! Где они? Где мои дети? Я знаю, уверенна, что родила их! Материнское сердце не обманешь! Куда бабка дела моих крошек?

Машина психика не выдержала переживаний, выпавших на её долю. У девушки началась истерика. Она вцепилась в плечи мужчины и принялась трясти его изо всех сил.

– Ты знаешь, чёрт тебя дери! Знаешь!

Голова несчастного безвольно моталась из стороны в сторону. За слезами, застилавшими глаза, Маша не заметила, что взгляд Якова изменился, стал сосредоточенным, осмысленным, будто мужчина решал какую-то трудную задачу. Внезапно, лицо его начало синеть. Маша опомнилась и отшатнулась от бедняги. Изо рта мужчины вместо прозрачной слюны потекла кровь. Сначала тоненькой струйкой, потом сильнее и сильнее. Она стекала на матрас и быстро пропитывала его. Маша бросилась к двери, но та оказалась закрытой с противоположной стороны. Она забарабанила по ней, призывая старого санитара на помощь. Маша стучала изо всех сил, но дед, видимо, увлёкся другими делами и запамятовал о посетительнице. Со стороны кровати послышался жуткий хрип и бульканье. Маша, вся дрожа, повернулась. То, что она увидела, было ужасно. Кровь уже неудержимым потоком лилась изо рта Якова.

Когда-то давным-давно в её детстве, из командировки в Японию, отец привёз домой книгу о самураях – японских воинах. Они объявили себя людьми чести. Поводов для сведения счетов с жизнью у них было множество. Если задевалась их честь, или они совершали недостойный их кодексу поступок. Смерть господина тоже вела к самопожертвованию. О харакири Маша слышала и до прочтения книги. Её поразило, что самураев, чтобы они не выдали секретов врагам, готовили убивать себя другим, жутким способом. Пленных враги естественно связывали. Тогда единственным возможным самоубийством было откусывание собственного языка. При этом воин не должен был выдать себя: проглотить откушенное и позволить крови полностью заполнить желудок. Но то самураи. Как смог Яков – обыкновенный, да к тому же психически ненормальный человек, совершить подобное с собой? Маша, понимая, что ничем не поможет умирающему, осела на пол возле стены и обречённо смотрела на агонию последнего человека, знавшего правду о новорожденных детях.

Так и застал её старик-санитар, когда, наконец, соизволил вернуться за ней. Ни о чём не подозревавший, он пребывал в замечательном расположении духа. Засланный им до местного поселкового магазина гонец – внук, вертлявый босоногий мальчишка, честно отрабатывая посулённые ему десять копеек, мигом принёс деду пузатую бутыль-бомбу с портвейном «Агдам». За поглощением чудодейственного напитка, старик совсем потерял счёт времени и только через час спохватился, что запер в палате с «Волосатиком» – так он прозвал для себя Якова, молодую симпатичную посетительницу. Дед не предполагал неприятностей: девушка с виду приличная. Нервозная, правда, слегка. А чудик и вовсе безобидный, целыми днями, как чурка лежит, в потолок пялится и глупые стишки напевает. Поэтому он был совершенно не готов к картине, что развернулась перед ним. Девчонка в шоке сидела на полу, привалившись к стене. А Волосатик, синюшный, с открытым провалом рта, наполненного кровью, был мертвее мёртвого. Кровью напитался и худосочный матрас. Часть её просочилась сквозь него и тяжёлыми маслянистыми каплями мерно падала на деревянный пол. Старик не растерялся. Зная, чем ему грозит пропуск посторонних к больному без разрешения врача, он сориентировался в ситуации мгновенно. Растормошив кое-как Машу, он вытолкал её из палаты, запер дверь и чуть ли не волоком потащил девушку за собой. Он вывел её не через центральный вход, а через маленькую дверь запасного выхода.

Прежде чем захлопнуть её перед носом ошеломлённой случившимся девушки, дед грозно приказал:

– И чтоб никому ни гу-гу! Не то сама сядешь за убийство! Пошла прочь отсюда!

Светлана извелась в ожидании судебного заседания об усыновлении. И Павла задёргала. Говорила только о девочках. Какие они необыкновенные и красивые. Что она, ещё толком не зная их, любит до безумия. Одну из комнат Светлана решила полностью отремонтировать и превратить в детскую. Жена наняла рабочих, и те поклеили стены новыми обоями с забавными зверушками. Полы застелили толстым ковром, который скрадывал шаги. Были куплены кроватки с кружевными балдахинами, как для маленьких сказочных принцесс. Она то и дело таскала Павла в «Детский мир» и в «Дом игрушки», где он под её руководством покупал бесчисленные распашонки, крошечные ползунки и погремушки. Павел вразумлял жену, напоминал, что дети очень быстро растут. Но материнский инстинкт, проснувшийся в Светлане, требовал, чтобы у дочек было всё самое новое и лучшее. Павел устал бороться впустую и перестал обращать внимание на прихоти жены. Пусть она тешится, лишь бы была счастлива. Сам он, как ни пытался почувствовать хоть слабое подобие любви к младенцам, кроме безразличия не чувствовал ничего. Хотя нет. Сказать честно, дети смущали его, вызывали некое беспокойство. Он не представлял себе, как будет сдерживать эмоции перед женой и не показывать истинное отношение к ним, когда малышек после судебного постановления отдадут ему и Светлане. И виной тому был разговор двух женщин в роддоме, подслушанный им случайно.

...В тот день он измучился, торопя ночь. Светлана не должна ни о чём подозревать. Ему не терпелось уединиться и проштудировать домашнюю библиотеку в поисках странного слова, произнесённого подвыпившей акушеркой. Поначалу он тоже не обратил внимания на разницу между «подкидышем» и «подменышем», но потом его осенило. Менять и кидать – ведь это совершенно разные действия. Но в чём подвох в таком мене, кого на кого поменяли? Ведь девочек просто напросто подбросили к окну роддома. Павел всю голову сломал, обдумывая этот вопрос. Светлана же, возбуждённая поездкой и обилием эмоций, никак не укладывалась на ночь и почти раздражала его своей жизнерадостностью. Наконец, после долгих утомительных для Павла разговоров о будущей счастливой жизни и быстротечного секса, не доставившего ему особого удовольствия, Светлана уснула. Павел полежал ещё минут пятнадцать рядом с женой, давая ей перейти в фазу более крепкого сна. Затем потихоньку выскользнул из супружеской постели. Он плотно закрыл дверь в спальню и в темноте прокрался в бывший некогда кабинет отца, ставший после его смерти убежищем Павла. Здесь он занимался, читал научные труды по эмбриологии и генетике. Здесь он, словно улитка в раковине, скрывался несколько долгих месяцев от укоризненных взглядов жены, когда она потеряла двойню из-за его измены.