Роман Лерони - Багряный лес

Тот усмехнулся:

— Они хоть и все хорошо здесь законопатили, но я уже присмотрел дорожку. Вон там, справа, — он не указывал направления ни единым жестом, чтобы наблюдавшие не могли догадаться, о чем шла речь, — видишь, плиты расставлены особенно густо… Это потому, что стоят они на небольшом спуске. Если вклиниться между ними точно, то можно в течение двух минут, спокойно выбраться отсюда, как атомный ледокол из льдин.

— Две минуты? — переспросил Иван.

— Можно меньше, но не хотелось бы портить машину… Мощности двигателя хватит, чтобы толкать впереди себя десяток таких плит, а там лежат только семь.

— Это хорошо, — подытожил Иван. — Пока ты будешь прорываться, мы зальем этот вокзал свинцом. Две минуты должны продержаться.

— Успею, — уверенно произнес Иван. — Но только ты мне сразу скажи, куда будем ехать. Я здешние места хорошо знаю, и надо заранее обдумать маршрут, чтобы выехать на нужную трассу без особых хлопот.

— Потом, — отрезал Иван. Он вновь рассматривал вокзал в бинокль, но теперь не фольгу верхних этажей, а вестибюль первого.

Он с самого начала понял, что на солнцепеке автобус поставили не случайно. Рассчитывали на жажду, которую если удовлетворить, она заставит людей пользоваться туалетом… Это был либо хитро задуманный план начала, завязки самого штурма (не поэтому ли вокруг не было ничего подозрительного: ни спецмашин, ни людей в униформе и с оружием?), либо неплохо задуманный план проверки количества пассажиров автобуса и установления личностей самих террористов — люди будут ходить в туалет, который находился в здании автовокзала, как указывало яркое, словно нарочно, объявление, а там скрытой видеокамерой отснимут всех, включая террористов… О подобном приеме Иван уже слышал раньше, когда…

— Готовь людей к выводу, — приказал он Игорю. — И передай Владу, чтобы приготовил пять "игрушек" — возьмем с собой…

Кивнув в знак того, что все понял, бандит пошел вглубь салона.

— Гражданин начальник, — раздался чей-то жалобный голос, — нельзя ли нам как-нибудь в туалет?..

Иван обернулся на голос. Это подневольное обращение "гражданин начальник" нехорошо заскребло по сердцу, как железом по стеклу.

— Потерпите немного. Скоро всех выведем.

— А можно поторопиться?

— Сделаем все, что сможем.

Он обратился к Стасу:

— Иди, помоги и сам пойдешь с первой партией, чтобы потом постоянно был за рулем, если полезут на нас.

Стас ловко выскользнул с водительского места, и с удовольствием разминаясь после того, как просидел несколько часов кряду в одной и той же позе, пошел между рядами. Пассажиры, сидящие ближе к проходу, не отклонялись от него в испуге, как от остальных террористов. Стас был единственным, кто не был вооружен автоматом, а кобура с пистолетом, закрепленная на поясном ремне сзади, была закрыта рубашкой.

— Граждане отъезжающие, — раздавался его бодрый голос, — все процедуры, связанные с вашим желанным доступом в туалет, будут проведены быстрее, если, как и в прошлый раз, среди вас окажется парочка добровольцев, желающих нам помочь!..

Тут даже самые непоседливые сделали вид, что они ничего не услышали, но их же лица с выражением облегчения тут же дружно обернулись в сторону, откуда раздались смелые слова:

— Это буду я!

Словно опасаясь, что его неправильно поймут, Саша повторил, но громче, чем в прошлый раз:

— Это буду я!

— Не кричи, парень, — скривился Стас. — Я не глухой и прекрасно тебя слышу. — И оборачиваясь к остальным пассажирам произнес: — Один уже есть. Нужен еще один доброволец. Смелей же, иначе я выберу сам!..

Ожидая предложения, он полез под одно из кресел и извлек два ранца: с виду громоздкие и неказистые ящики с наплечными лямками. Ранцы были металлические, с множеством отверстий, лампочек, дверок и проводов по плоскостям — в общем, имели угрожающий вид… Один из ранцев Стас протянул Лерко.

— Пока я найду ещё одного честного и совестливого парня, ты примерь вот это.

Едва ранец оказался за спиной Александра, подошел другой террорист и застегнул на груди Саши лямки ранца между собой специальным замком, который можно было отомкнуть только придя обратно в автобус.

— Не думай глупить, — посоветовал бандит, проверяя крепость лямок и замка. — Если попытаешься разомкнуть — взлетишь на воздух с половиной вокзала.

Он продемонстрировал небольшой пульт в своей руке и нажал кнопку. Тотчас в ранце за спиной Александра раздались тихий короткий писк и долгое жужжание.

— Все, ступай, — бандит толкнул Сашу к выходу. — Пойдешь первым… Где второй?

Он спрашивал об этом Стаса, который тем временем остановился возле молодого парня, испуганно косившегося в его сторону.

— Ну, если нет добровольцев, — задумчиво произнес Стас, склоняясь над парнем, — им будешь ты…

Он отшатнулся, когда парень завизжал на девичий лад, закрываясь руками:

— Не-ет!!!

— Ты чего так орешь? — закричал Стас от растерянности и испуга. — Человеческого языка нет?

— Стас! — раздался строгий голос Ивана. — Бросай этот цирк! Времени совершенно нет!..

— Можно я пойду?

Этот спокойный вопрос раздался откуда-то из конца салона. Когда все туда обернулись, они не увидели никого, кроме поднятой высоко вверх руки. Лекарь не мог подняться во весь рост из-за того, что был прикован наручниками, поэтому давал знать о себе таким способом.

— Я пойду! — повторил он.

Стас посмотрел в его сторону, передернул плечами и повернулся к Ивану, который уже направлялся к Лекарю.

— Батя, — зашептал он, склонившись к Гелику так, чтобы их не могли расслышать. — Я не имею никакого права тебя отпускать. Понимаешь ты это: не имею права, нет?..

— Я много чего не понимаю, сынок… Поэтому, сделай так как я прошу, если не хочешь неприятностей от меня. А я, как ты уже знаешь, большой мастер и любитель их доставлять.

Иван чертыхнулся. Ему надо было, чтобы на случай провала всего задуманного, о Гелике думали, как еще об одной жертве терроризма. Скорее всего об этом догадался и Лекарь. Отказать было нельзя — все подумают, что и он с ними заодно, что потом бы приравнивалось к соучастию…

— Ладно, черт с тобой!..

Иван пошел на свое место в начале автобуса.

— Игорь, одень и его! — приказал он, проходя мимо своего подчиненного.

Переверзнев наблюдал за автобусом с высоты второго этажа автовокзала, стоя у самого окна, завешенного зеркальной пленкой.

— Олег Игоревич, — угодливым тоном обратился к нему кто-то, — не стойте, пожалуйста, так близко к окну. Это очень опасно, если начнется стрельба.

Министр повернулся в сторону говорившего и окатил его безразличием невидящих глаз. Он был слишком занят своими мыслями, чтобы в данный момент видеть и запоминать людей. Он не мог воспринимать мир, кроме автобуса, в котором видел символ краха собственной карьеры. Ненависть переполняла его, а страх торопил. Если бы началась перестрелка, и желательно, чтобы её начали именно террористы, он бы не только не отошел от окна ни на шаг в сторону, а и сам бы взялся за автомат. Он был зол как никогда в своей жизни. Из себя, как ни старались, не могли его вывести сегодня ни неуверенность, рыхлость Президента, ни недоговорки Нечета, загадочность его речи и излишне примечательные значения фраз, ни странная гибель, одного из давних лучших и преданных друзей и соратников, Кляко, ни предварившие ее разгромы Центров, ни даже крикливые и злорадные нападки "левых" в Раде, когда он, приехавший делать запланированный ранее доклад, должен был выслушивать их бестолковые требования и советы, как и чем разобраться, и как наказать террористов… Но равновесия, которое так долго и ревностно оберегалось могучей волей, лишил только один автобус, едва Переверзнев увидел его на стоянке Новоград-Волынского автовокзала. Если бы ему дали возможность сейчас оказаться один на один с этим автобусом (это ему не казалось, в этом он был полностью уверен), он бы собственноручно, из пулемета… И не было бы жалости в его сердце потому, что он оставил ее в далекой молодости. И эта жажда крови, мести была символичной: в автобусе было прошлое, а с ним можно было рассчитаться только таким образом — ни единого свидетеля, только вечно немые трупы и их стынущая кровь. Он готов был купить себе покой и уверенность в будущем, но не собственным расчетом, а чужим, и оценивал его не меньше, чем в сорок жизней. Волновался бы он потом, в будущие дни, дни "убитого покоя"? Этой мысли Переверзнев даже улыбнулся. Нет. Не было бы ни на единое мгновение ни чувства греха, ни жгущей совести, ни кошмарных снов, ни бессонницы — ничего… Он и раньше ничего подобного не испытывал, и не будет испытывать. И сейчас он стоял у окна, как голодный паук выжидая момента, когда жертва по собственной глупости даст ему повод использовать свою смертоносную ненависть в полной, ему доступной, мере.