Роман Лерони - Багряный лес

— А-а-а-а!!! — оглушительно закричала гадалка, лягаясь ногами, стараясь попасть в подбегающие фигурки, но те высоко подпрыгивали и ловко избегали ударов. Их звонкий и ехидный смех колокольчиками звенел в полутемной квартире.

— Будешь людей обманывать, шарлатанка? — блеяли и пищали они, наскакивая на женщину и бодая ее своими острыми рожками. Фигурки были размером не больше среднего пальца, но когда они одновременно, с нескольких сторон, атаковали женщину, она заорала от боли так, словно ей вскрыли нутро. Она ринулась прочь от них под диван, и он, тяжелый, оказался у нее на спине. Чертенята устремились за ней. Теперь из под дивана были видны дергающиеся женские ноги, а сам диван ходил ходуном, словно живой. — Будешь?.. Будешь?.. Будешь обманывать людей, шарлатанка?

Их голоса были тоненькими и прозрачными, хозяйка же и её кошка вопили так, что падала посуда в шкафу, но непонятным образом голоса чертей не тонули в этой ревущей какофонии, а звучали отчетливо и ясно.

Остальные черные фигурки продолжали со смехом вращать колесо хоровода. Они хором, сквозь блеющий смех кричали:

— Будет! Будет! Будет! Еще ей тысячу чертей под ребро! Еще! Дай ей! Дай!

А над всем этим, в окружении кружащихся в воздухе синих огней, стояла обнаженная женщина, которая продолжала громко и открыто хохотать и взмахивать руками, словно дирижировала всем, что происходило.

Вдруг, она бросила все и побежала к выходу из квартиры, и как только выскочила за порог, сразу на лестничной площадке превратилась в большую и пушистую черную кошку (на месте превращения остались лежать белые кружевные плавки). В квартире гадалки упала глухая и плотная тишина, которая прерывалась хныканьем женщины под диваном и тихим урчанием перепуганной кошки.

Это была своего рода охота. Он давно этим занимался. Пожалуй, лет семь, с тех самых пор, когда денег у него оказалось достаточно. В общем-то, их было не всегда вдоволь, но достаточно для того, чтобы с удовольствием заниматься тем, что он называл "утиной охотой". Для любимого хобби не надо было особой, настоящей, экипировки охотника. Только совершенные глупцы находили удовольствие в том, чтобы в высоких, почти до паха, а иногда и выше, сапогах бродить по днепровским плавням, отмахиваясь от туч комаров, держа на локте "переломленное" ружье, и рыскать в камышовых зарослях в поисках птиц не хуже своего пса. Для его занятия снаряжение необходимо было совершенно другое, подороже: шикарный новый автомобиль, уютная "конспиративная" квартира, туго набитый валютой кошелек, и время… Неторопливо рулить по ночным киевским улицам, внимательно всматриваясь в редких прохожих, среди которых вполне могла оказаться "дичь".

Он предпочитал высоких, так как сам был далеко не маленького роста, и его сорок семь лет не спешили еще гнуть его к земле. И эта охота была неким стимулом чувствовать себя в форме, еще годным на многое и много. Этой ночью у него было особенное, острое желание поохотиться. Особенное, но не необыкновенное. Эта острота была хоть и редкой в его жизни богатого и удачливого бизнесмена, но не постоянной. Если бы это было не так, то, как он понимал, у него пропал бы столь живой интерес к сему промыслу. И кроме этого, как он ясно предчувствовал, этой ночью ему должно было обязательно повезти, и в его руках, а затем и в постели окажется очень ценный экземпляр "дичи".

У него эта особенная острота возникала всякий раз, когда деловой день, либо предприятие [22] Здесь имеется виду предпринятые меры, а не конкретное предприятие (завод, фабрика, фирма). приносили значительный доход, либо удовольствие чего-то сделанного с результатом. Всякий раз, когда он чувствовал себя победителем. Одни, большинство его коллег, отмечали подобные события бурными и разгульными попойками, которые именовались не иначе как "купеческими свадьбами". Правда, Андрей Николаевич Москович мало знал о том, что такое настоящие купеческие свадьбы, хотя и был тем самым купцом, пусть и новой, как некогда было модно говорить, формации. Много ли осталось в нем от тех строгих, осанистых купцов, которые торговались и торговали степенно, поглаживая свои окладистые и густые бороды где-то на Московском Кукуе в петровские времена, либо на известной Угрюм-реке? Ничего не осталось. Другое время было. Все было другим. И человек. Может быть, тогда, века назад, эти купеческие свадьбы и были тем самым, в чем Андрею Николаевичу пришлось участвовать несколько раз, но в это мало верилось. Неужели какой-нибудь знатный купец Стенька Морозов также в полупьяной дреме собирал батальон собутыльников, и они закатывались на неделю в какой-нибудь отель "Олимпийский" на окраине города (почему-то обязательно с бассейном), снимали полк проституток, которых собирали по всем известным "чистым" сутенерам столицы, потом пили-гуляли, и "запускали русалок" (заставляли девиц нагишом плавать в бассейне, а сами время от времени составляли им компанию, когда чувствовали, что мужские силы достаточно восстановились после очередного "заплыва" в русалочье царство). Москович почему-то думал, что в прошлом не было подобного, но его уверяли, что сейчас нет того, что было, например, в славные петровские времена. Но он не верил этим уверениям: тогдашние люди ему представлялись более скромными, а по прошествии стольких лет можно понапридумывать разного. Как-то постепенно ему удалось отойти от подобного веселья, но душа-то иногда требовала праздника…

Любил Москович женщин. Особенно красивых и молодых. На первое не жалел времени — красоту-то еще и поискать надо, а второе, как-то само приставало к первому. И обязательно было для него, чтобы "дичь" имела лет не больше четверти века. Если же он узнавал, что женщине за двадцать пять, у него портилось настроение. Портилось надолго и он считал охоту неудачной. Ошибки были нередки — современная бабская армия изо всех сил старалась скрывать свой возраст. Можно было подумать, если не скажешь о своих годах, тогда моложе станешь, — усмехался Андрей Николаевич, и изощрялся как мог, чтобы заполучить необходимую циферку.

И самое главное — он любил разных женщин. Нет, не сразу. Подобное ему быстро надоело в бассейнах. Красивых и всякий раз новых — вот было главным правилом его охоты.

Он медленно катил по ночным киевским улицам на своем шикарном "Понтиаке-дискавери" и обшаривал глазами любую фигуру, которая попадалась в его поле зрения на тротуарах и переходах. Но все же не было той, которая бы заслужила его внимания.

Для своего промысла он обязательно выбирал ночное время. Днем женщины, особенно красивые, как правило, отсыпались после бурных, более или менее, ночей, вечером они спешили на свидания, в клубы, рестораны, и тому подобное, обычно за тонированными стеклами таких же "крутых" машин, какая была у Московича, а ночью…