Роман Лерони - Багряный лес

Через несколько часов, свободными и бодрыми движениями врезаясь в прохладный рассветный воздух, министр МВД Переверзнев Олег Игоревич шел по летному полю аэропорта "Киев", направляясь к своему служебному вертолету, намереваясь лететь в Чернобыль. На ходу он читал доклад Оперативного отдела министерства о ночном происшествии на Лысой горе. Читал с нескрываемым интересом, часто усмехаясь одними глазами:

"…все нарушительницы скрылись в неизвестном направлении. Следственными группами проводятся оперативно-розыскные мероприятия, с целью установить личности преступниц и провести задержание. В результате проведенных мер по ликвидации беспорядков на горе Лысая травмы различной степени тяжести получили 41 сотрудник МВД и 12 человек гражданских лиц, также были повреждены…"

Это место доклада он прочитал несколько раз, потом обернулся в сторону идущего рядом секретаря. Плещаная шла, стараясь не смотреть на своего начальника. Она находилась в сильном смятении: ей, после вчерашнего позднего ужина в ресторане, было неловко в Олеге видеть своего патрона. Что-то поменялось в ее отношении к нему. Да и у него, наверняка. Переверзнев тоже упрямо избегал прямых взглядов на Наталью, иногда, совсем не к месту, густо краснел. И он был каким-то другим, уже не тем, кем был вчера, но у Наташи было очень мало сегодня времени, чтобы внимательней всмотреться в него, понаблюдать, чтобы для себя решить, что явилось причиной столь сильной перемены в ее любимом человеке. А то, что она любит его, как никого в своей жизни не любила, она осознала вчера вечером в ресторане. Утвердилась в истинности своих чувств. Жалела, что он отказался зайти к ней в гости на ночь, жалела и не могла понять причины этого, очень дипломатичного, тонкого и совершенно необидного "нет"… Не понимала.

Она протянула ему следующий листок.

Это был документ со списком лиц, которые были арестованы сегодняшней ночью, причастные как к преступлениям в Чернобыльской зоне, так и к правонарушениям, связанных с зоной.

Пробежав по нему глазами, Переверзнев довольно хмыкнул, и уже не только глаза, но и губы расплылись в довольной улыбке. По списку он понял, что Президент сдержал свое слово — были арестованы все подозреваемые. Министр в своей последней игре был как никогда силен. Это был прощальный подарок от Поднепряного. Его надо было ценить и использовать на всю катушку.

Следующий доклад был устным. Плещаная коротко информировала своего начальника о том, как и где находятся спецчасти МВД и части ВС.

— От Горачука ничего нет? — поинтересовался Олег Игоревич. Он остановился у вертолета.

— Ничего, кроме того, что они в два часа ночи с Нечетом, и его людьми, вылетели в Чернобыль. Кажется, все идет точно по графику.

— Да, — согласился он.

Она не вытерпела и сделала к нему еще один шаг, нарушая ту дистанцию, которую можно принимать за установленное расстояние между начальником и подчиненным.

— Олег, — тихо обратилась она. — Прошу тебя, будь там поосторожней. У меня плохое предчувствие. Сегодня пятое мая, день богини Мокоши — была такая на Древней Руси, покровительница женщин, и продолжается Русалочья неделя. Считается, что все гадания и сны в этот день сбываются, а мне снился нехороший сон… Обещаешь мне, Олег, что будешь осторожным?

Он слушал ее молча, опустив, словно виноватый, голову и лишь изредка поднимал ее, чтобы посмотреть на тревогу в глазах женщины.

— Разумеется, — ответил он. — Мне очень льстит, Наталья Владимировна, что вы беспокоитесь обо мне. Но, простите меня за откровенность, это лишнее. Спасибо за работу. До свидания.

Он развернулся и быстро вбежал по трапу в вертолетный салон, даже не посмотрев на нее на прощанье.

Плещаная задохнулась от нахлынувшей на душу горечи и стала медленно пятиться назад — над головой с нарастающим свистом раскручивались лопасти винта. Она не плакала. У нее хватало сил, чтобы не показать своих слез людям. Но обида поразила ее сердце, которое забилось сильнее и чаще, обвитое тугим огнем боли: Переверзнев был холоден с нею, и в его глазах был колючий, безразличный лед… Он стал для неё чужим.

Фонари в руках людей полосовали желтыми лучами туманную предрассветную тому леса. Щедрые на влагу ломти тумана проплывали между темно-бордовыми стволами сосен, топя лес в плотном сером сумраке. Рассветного небесного света было недостаточно для того, чтобы можно было рассмотреть то, что творилось впереди, на расстоянии примерно тридцати метров. Даль скрадывалась воздушной, полной свежести и аромата леса, туманной взвесью. Не было видно ни земли, ни неба, только неожиданно выплывающие из тумана вертикальные стволы сосен, словно линейки школьной тетрадки, делили мир, как тот же самый тетрадный лист. Утром в лесу звуки особенно хорошо слышны на большом расстоянии, но в туман они усиливаются плотностью влажного воздуха, и при полном безветрии звучат гулко, протяжно и одновременно, как-то длинно. Звуков мало: где-то вскрикнула, проснувшись, птица; сонно, словно потягиваясь со сна, заскрипел древесный ствол; треснула под лапой зверя ветка; и отчетливое, до полной слышимости каждого удара, вдали сливающихся в настороженный и загадочный шепот, мягкое лопотание падающих с верхушек сосен капель росы. В этой царственной тишине спокойная людская речь всё равно звучала оглушительно.

Четыре милиционера, экипированные по-боевому, шли по заброшенной лесной дороге, ступая по едва различимой, из-за опавшей хвои, дороге. Они внимательно осматривались, бестолково пяля глаза в густой застоявшийся туман и тыча в него куцыми лучами своих мощных фонарей. Их шаги были неслышными и мягкими. Шли неторопливо, нисколько не стесняясь этой затаившейся тишины, иногда нарушая ее звонким треском сосновой шишки, попавшейся под подошву тяжелого, армейского образца, ботинка. Они старались идти по дороге, не забредать в густую траву, чтобы не вымочить ног до колен прохладной и обильной утренней росой. Автоматы в их руках, длинноствольные, со спаренными, по-фронтовому, патронными "рожками", смотрели стволами в дрему леса, дружно поворачивались на любой шум, раздающийся в стороне. Все оружие было предупредительно снято с предохранителей.

— Мой дед очень любил именно это время в лесу, чтобы море росы, — рассказывал один. — Уходил в лес на охоту или по ягоды — всю жизнь жил лесным промыслом, жил долго — сто четыре года… Уходил еще с ночи, чтобы, значит, рассвет в лесу почитать — так и говорил: "почитать рассвет".

— Конечно! — безразлично, как-то буднично возмутился другой. — Он мог прожить все сто четыре годка: в то время он не боялся, что по его яйцам в лесу каждый час будут стрелять эти проклятые рентгены!.. Посмотрел бы на него тогда, на такого читателя!