Роман Лерони - Багряный лес

Умирающий хрипел простреленной грудью и, раздувая щеки, как во время рвоты, выпускал меж сведенных судорогой губ черные ручейки крови. Он несколько раз поднимал и ронял голову, смотрел в сторону Бузуна. Но его глаза уже ничего не видели. Он был мертв.

— Ты был плохим вором, — склонившись над ним, произнес Бузун. — Ты забыл главное, братуха: не имей ничего… Мы все умрем, но ты сегодня. До встречи, Борода.

От второго выстрела никто не вздрогнул. Все стояли с серыми лицами, глядя на труп своего бывшего предводителя. Никто не осмеливался поднять глаза на главаря, который, не пряча оружия, спросил, указывая на кого-то пальцем свободной руки:

— Может, и ты хочешь уверить меня, что ничего не слышал о серебряных крестах?

— Как же не слышал? — ответил тот, на которого указывал палец. — Я, кажется, даже припоминаю, батька, где они лежат. Сходить? — Человек преданно уставился на Бузуна.

— Пять минут.

Бандит спешно удалился в сторону хутора. Остальные подошли к атаману, обступили его.

— Мы знаем, Бузун, что ты грозный и справедливый, но убери пушку — мы говорить будем. Иначе — сам знаешь — за секунду от тебя и от твоих бородатых отцов и клочка на этом месте не найдут.

Это говорил самый старший по возрасту, если можно было определить по его внешнему виду, среди воров. Он говорил, не отводя глаз с трупа того, кого еще недавно называли Бородой.

— Ты хочешь сказать, что я был не прав с Бородой? — ледяным голосом спросил Бузун, пряча, однако, оружие.

— Я ничего не хочу сказать, братка, пока не узнаю, о чём это ты шептался с попом. Такое правило — сам знаешь…

— Знаю и уважаю, Симон.

Бузун опустил голову и стал почесывать пальцем подбородок, словно решая, что сказать.

— Я подозревал это давно, — начал он, — но не верил, что такое возможно…

Когда он закончил рассказ, все дружно обернулись в сторону "чистого" хутора.

— А может спалить на хрен? — неуверенно спросил кто-то. — Вместе с этими бабенками. А, братки? Прямо сейчас!..

— Если дела обстоят так, как я думаю, то мы не успеем даже дойти до ближайшей хаты. От нас мало что останется. — Это говорил отец Феодосий. — Я предложил господину Бузуну свой вариант решения проблемы, но для этого нам надо иметь все необходимые вещи, начиная с крестов. Думаю, что в церкви были иконы. Они очень нужны. До темноты надо освятить воду, с помощью которой мы с отцом Николаем будем выводить вас отсюда.

— Водой? — недоверчиво хмыкнул кто-то.

— А те полторы сотни, падший грешник, которые надеялись на свои автоматы, где они теперь? — спросил его, чуть повышая голос, отец Николай. — Здесь всё дело в вере, человек. Кто не верит — пусть остается. Не доживете и до утра.

— Ты не запугивай, борода! — зарычал кто-то на него. — Я бы пошел с тобой, но за Зоной меня ждут дела почище, чем здесь. Как по мне, так лучше сидеть здесь, а во все эти сказки про вампиров и вурдалаков я перестал верить еще в детстве. Мать моя была мастерица на такие россказни.

— Сегодня никто никого неволить не будет, — твердо произнес Бузун. — За каждым остается право выбора. Но те, кто пойдет с нами из Зоны, будут во всем помогать попам. И будут все делать предельно быстро. Через десять минут встречаемся у церкви.

Бузун повернулся и пошел в хутор.

Попы стали на колени и стали креститься, творя молитвы. К ним присоединились еще несколько человек из банды. Большая часть, ругаясь и отплевываясь, пошла в поселок. И уже совсем мало кто остался просто стоять, так и не решив, что делать.

Гелик пошел на хутор. Он был под впечатлением рассказа Бузуна. Но жизнь, особенно последние ее десять лет, научила его не верить ни единому слову вора, который все повернет в свою сторону, чтобы из всего извлечь максимальную выгоду, и быть при этом максимально убедительным. А к вере у него было такое же отношение, как и к идеологии — слушай и согласно кивай, но решай все самостоятельно, своей головой.

Создавалась такая ситуация, что Гелик оказался не у дел. После, наверняка, фантастических заявлений священников, как думал Дмитрий Степанович, на него никто не обратил внимания, и была возможность незаметно покинуть этот хутор, а затем и саму Зону. От этих мыслей ему стало легче. Он сможет, сумеет стать незаметным и никто не будет в силах разыскать его и помешать дожить в покое одиночества свои последние годы. В последнее время Лекарь только об этом и мечтал. И казалось, что такая возможность, наконец-то, представилась, и надо было подумать, как максимально выгодно использовать настоящее положение. Он уже шел, размышляя, как незаметно выйти из поселка, и какую дорогу выбрать, чтобы быстрее выбраться из этой проклятой земли, но его окликнули:

— Эй, старик! — какой-то бандит остановился и повел в его сторону автоматом. — Ты не вздумай делать ноги. Я за тобой секу и, отвечаю, стреляю я отменно. Ступай в хату к батьке. Он приказал. Давай, двигай конечностями, Лекарь. Хо-ха-ха! Лекарь, мать твою…

Все двигались небольшими группами по проселочной дороге, когда увидели четыре легковые машины, мчащиеся на полной скорости по ухабам. Бандиты сразу же поснимали с плеч оружие и направили его в сторону приближающихся машин, которые, правда, благорассудно стали замедлять ход, и докатив до той группы, в которой шел Бузун, остановились. Из первой машины выскочил вооруженный автоматом и обвязанный пулеметными лентами человек. Он выглядел растерянным и был очень бледным, скорее всего, от потери крови — его рука, прямо поверх одежды была перевязана пропитанными кровью грязными тряпками. Человек сразу подошел к Бузуну.

— Это ты, Григорий? — спросил он, словно сомневаясь.

— А тебе что, повылазило, братан? — ответил кто-то за главаря, который стоял молча, испытывающее осматривая приехавших, среди которых добрая половина была ранена. Автомобили были побиты пулями.

— Так ты будешь Неханко? — повторил раненный, не обращая никакого внимания на грубость.

— А ты чей будешь? — нехотя пробасил Бузун.

— Я? — Он обернулся, оглядывая своих спутников. — Мы братва Спрута.

— Это не тот, который в хуторе Савка?

— Он самый.

— Тогда передавай ему привет. Мы с ним один звонок слушали пятишку [55] Мы с ним сидели пять лет на одной зоне. .

Приезжий на это зло сплюнул и замотал головой, сопровождая все глухим стоном.

— Если попадешь на тот свет раньше меня, Григорий, то передашь ему привет от меня сам. А я пока хочу жить.

Бузун прищурил глаза и сделал шаг к раненному:

— Ты, браток, не мути, а если бакланишь дело, говори толком и помни, что за базар не торговки отвечают — а такие как ты базарщики…

— Не учи битого, — огрызнулся человек. — Нет больше кодла Спрута, как и его самого. — Он сделал паузу, потирая грязной ладонью уставшее бледное лицо. — Утром менты целой дивизией навалились на хутор. С пушками, броневиками и минометами. Кого не пристрелили, того повязали. Воронки по Зоне катают целыми колоннами. Сам видел.