Роман Лерони - Багряный лес

В городе была река, которая образовывала настоящее озеро. Поверхность водоемов блестела ослепительными чешуйками серебра, на свой природный манер забавляясь солнечными лучами.

Том покосился на камеру в ящике, подмываемый профессиональным азартом, но даже не шевельнулся в ее сторону. Еще садясь в самолет, он обратил внимание на предупреждающую надпись на перегородке, отделяющей салон от кабины пилотов:

"Запрещено, запрещено, запрещено… Черт бы побрал все эти запрещения!" Журналистский пыл быстро остыл перед перспективой оказаться на скамье подсудимых. Тогда будет не до зуда в руках, а в голове, как раз в том месте, куда угодит пуля палача. Невеселая картинка…

Самолет выровнялся и быстро пошел на снижение. Он шел курсом прямо на город, и нетрудно было догадаться, что и аэродром находится в городской черте. "Было бы просто здорово, — подумал Том, — если бы там оказался и фешенебельный аэровокзал!.. Кажется, я перестал удивляться, и начинаю язвить".

Теперь город можно было рассматривать полностью, но тут ждало огорчение: примерно на расстоянии трех миль от трех "Эмпайр-Стейт-Билдинг" город неожиданно заканчивался. Этому внезапному завершению невозможно было даже подобрать определение. Просто тут тебе все — дома, улочки, зеленый парк, автомобильчики у тротуаров, заправочные станции, "железка" с "живыми" паровозиками и вагончиками, река, мосты через нее, озеро, и тут тебе раз — ничего нет! Только белое пустынное плато, мертвое под палящим солнцем. Граница города и пустыни была строгой, выполненной по правильной линии круга — проекция, печать цивилизации на бесконечном и раскаленном листе вечности. Теперь город не представлялся фантастическим миром, а каким-то грубым издевательским абсурдом, более реальным, чем, например, Нью-Йорк или Чикаго.

Коротко и истерично взвизгнув резиной шасси, самолет мягко приземлился и покатил, гася скорость, по бетонной взлетно-посадочного полосе. Серые плиты покрытия были густо исчерчены черным и жирным резиновым огаром — аэродром эксплуатировался очень интенсивно. Еще в воздухе Том заметил подвижную карусель небесных машин — одни после взлета закладывали виражи, становясь на курс, другие барражировали по кругу в небе, ожидая разрешения совершить посадку. Это было привычно, и не вызывало удивления. Город в пустыне мог функционировать благодаря, в значительной степени, авиации. Железная дорога, разумеется, также немало помогала, но не отличалась оперативностью. Если такой самолет, как "дуглас" преодолевал расстояние от "Блю-Бек-форта" до полигона, равное двумстам милям, за час с небольшим, то локомотив на этот же путь затрачивал четырнадцать часов. Редерсон взглянул на часы, чтобы подтвердить свои расчеты. Полет занял час и пять минут. Это с учетом того, что пришлось тратить время на борьбу с ветром и болтанкой. В город многое доставлялось именно по воздуху: питание, топливо, люди, детали… "Интересно, как здесь решают проблему с водой? — полюбопытствовал про себя Том. — Как обеспечивают и полив, и поддерживают уровень в водоемах, которые никак не связаны с естественными водными системами? Где они берут воду? Уж не привозят ли ее тоже самолетами? Или пользуются скважинами. Но сколько же надо насверлить дырок в земле для этого?"

Скрипнув тормозами, самолет остановился. Медленно подкатывали трап для разгрузки крупногабаритных грузов. К самолету торопливо подходила группа, человек десять, некоторые были одеты в белые халаты, остальные в одежде цвета хаки. У всех на лицах респираторы.

К аэродрому примыкало небольшое здание аэровокзала, вывеска на котором гласила: "ВОСТОЧНЫЙ ГОРОД". Возле вокзала стояло несколько самолетов, возле которых спешно шли рагрузочно-погрузочные работы, копошились авиатехники.

Раздался оглушающий рев, от которого мир в глазах задрожал. Том перевел взгляд на противоположный ряд иллюминаторов и успел заметить, как промелькнуло серебро корпуса тяжелого шестимоторного "бонта" — самолета-заправщика, который мог прямо в воздухе заправить две истребительные эскадрильи, за что и получил название "летающей бочки". "Бочки" стали приземляться одна за одной, с интервалом меньше минуты. Около двух десятков "бонтов" тяжело сели на бетон, засверкали серебром краски на корпусах, и помчались дальше, оглушая мир города невообразимым ревом.

Все в аэропорту работало слаженно и четко. Восточный город был военным объектом, где организация и порядок были на высшем уровне. Следовало отдать должное этому ковбою-расисту Дарену — он сам умел служить и умел заставлять делать это других. Сразу было видно, что человек для него не более, чем винтик в большой машине, и очень важно, чтобы каждая ее деталь была тщательно подогнана, и весь механизм работал исправно и слаженно. Со своей задачей Дарен справлялся превосходно, но не была понятна его пристрастность к расизму. Еще можно было объяснить его угрожающе-воинственную внешность и наличие кнута, в виде непомерно великого "Смита и Вессона" — атрибута неограниченной власти над людьми в этой пустыне, и недвусмысленного намека на кары, ожидающие непокорных. Но деление людей на нормальных и цветных… Это не умещалось ни в какие понятия, кроме… Полковник, если судить по его имиджу, предпочитал прошлое настоящему. Он жил в Диком Западе, в его "простых законах жизни для настоящих мужчин". И прошлое жило в нем. "Может быть, он вовсе и не притесняет цветных, — размышлял Том. — Все это показуха. Изощренная игра. Он весь в прошлом, а оно говорит: "Разделяй и властвуй!" Но в то же время в этой игре было еще одно немаловажное правило, которое не замечают люди недальновидные, не способные к политике: не примыкай ни к одной из разделенных тобой сторон. Дарен же, если судить по фактам, принадлежал к офицерскому клану форта. "Тут он себе и поставил капкан", — закончил мысль Том.

Стали открывать люк. Солдаты, как по команде, достали из своих походных сумок респираторы и спешно нацепили их на лица. Редерсон не понимал, для чего весь этот маскарад, и не видел насмешки в глазах своих попутчиков. Он встал со своего места, прошелся по салону к выходу и решительно высунулся в открытый люк… После первого же вдоха его стошнило под приглушенный масками хохот встречающих. Воздух был настолько насыщен зловонием, что любой новых вдох вызывал все новые и новые приступы рвоты. Они едва не лишили Тома сознания. Сквозь сильное головокружение он почувствовал, как его, корчащегося в конвульсиях, осторожно взяли под руки, с свели по трапу и опустили прямо на бетон, натянув на лицо респиратор. Маска до горечи во рту была пропитана какими-то духами. После этого стало легче.