Роман Лерони - Багряный лес

— Вот как — не касается?

Рик не обратил никакого внимания на язвительную реплику.

— Все дело в другом… Дурак — это посредственность, а Гитлер — личность, не посредственность. Пройдет не так много времени, и многие будут вынуждены это признать. Вам не нравятся мои слова?

— Более чем!

— Но не вам судить, как, впрочем, и мне, об истинном положении дел в современном мире. И, возвращаясь к нашему прежнему разговору, скажу, что вы упустили такую деталь — не знаю: по умыслу, или нет, — он дружелюбно улыбнулся, демонстрируя, что ссориться не расположен, но тут же стал серьезным. — Разве мог Гитлер идти войной против всего мира, не имея в рукаве козырной карты? Уверен, он знал, что делает. Эти легендарные "ФАУ" были лишь ступенью к полной победе. Кто знает, может то, что здесь завтра взорвется здесь силой солнца, вовсе не принадлежит ни американцам, ни русским, а только немцам.

Биолог замолчал и стал собираться: натянул высокие резиновые сапоги, длинный прорезиненный фартук, взял перчатки.

"А он ведь прав, — думал Том, наблюдая за сборами ученых — к Рику Телингтону присоединились и остальные, экипируясь по его примеру. — Глупо думать, что Гитлер, стремясь к порабощению человечества, рассчитывал только на мощь своих танковых дивизий. И хорошо сказано о палке… Кажется, у этих ребят больше оснований для таких выводов, чем у меня. Их уверенность в выводах начинает меня пугать — просто стыдно признаться, что не знаешь, чего именно боишься. На фронте проще: сидишь в окопе во время артобстрела, ни жив ни мертв от страха, но знаешь его причину — рои осколков в секунду могут изрешетить тебя, и прекрасно знаешь, что единственная защита — это окоп или блиндаж… Здесь же не знаешь ни о чем, и от этого еще страшнее".

Ему протянули пакет с прорезиненой амуницией.

— Это защитит вас от грязи, — прокомментировал архитектор и посоветовал: — И постарайтесь держать оружие под рукой. Бешенство в городе. Больные животные срываются с привязей и нередко нападают на людей. Незачем еще одна трагедия.

Редерсон оделся и, следуя совету, нацепил ремень с пистолетом поверх резинового фартука. Остальные достали из шкафа многозарядные карабины.

— Не люблю, когда остаются неясности, — сказал Том, когда все были готовы к выходу. — Боюсь, что больше нам никогда не увидеться и не поговорить всем вместе.

— Что вас интересует? — спросил Вильсон, проверяя оружие.

— С чего вы взяли, что атом используется не так, как следовало бы? Я принимаю, что атомная бомба, атомный реактор — это не тот путь. Но принимать и понимать — это совершенно различные вещи.

Все трое переглянулись с таким видом, словно решали: выкладывать все начистоту, или… Вновь Том почувствовал удар по своему самолюбию. Ему не доверяли. Впрочем, здесь ничего необычного не было: он человек новый и временный, только совсем немного пострадавший от Нормана Фридбаха; но его успокоили, проявив солидарность, но незачем посвящать его во все остальное. Профессиональное чутье Тома пострадало еще больше. Он понимал, что тайны есть, и какие-то особенные, но ему их не увидеть, как собственных ушей. Не скоро можно будет успокоиться. Очень не скоро, если не удастся найти иные пути удовлетворения своего любопытства.

За Макгредера ответил Вильсон. В его тоне чувствовалось недовольство:

— Тед говорил о том, что атомная бомба или ядерный реактор — это самый примитивный способ использования атомной энергии. На данный момент пока неизвестны другие сферы применения атома, кроме уже названных, но хочется верить, что именно он выведет человека в дальний космос.

— Фантастика, — сыронизировал Том.

— Пусть так, но все когда-то начиналось с фантастики. Вас что-то еще интересует?

"Он становится колючим, — заключил Редерсон, отдавая должное собеседнику, сумевшему дать исчерпывающий ответ ни о чем. — Мой нос держит верный след". И спросил:

— Фридбах, по пути сюда, рассказывал о каких-то галлонах ностальгии.

Он понял, что сказал глупость, когда остальные едва не покатились со смеху.

— Я понимаю, что мой вопрос невежествен, но…

— Успокойтесь, пожалуйста, — утирая слезы, произнес Вильсон. — Вас никто не хотел обидеть. — Он с трудом сдерживался, чтобы вновь не рассмеяться. — Все дело в духах, которыми пропитываются наши маски. Шедевр парфюмеров носит название "Ностальгия", и его действительно закупают галлонами.

Работать пришлось долго. Хотя Редерсону досталось не самое сложное ее часть. Кинокамеры были уже установлены без его участия в специальные, отлитые из сверхпрочного бетона тумбы. Оставалось только правильно установить саму камеру, проверить ее работу и выбрать в видоискателе план будущей автоматической съемки. Иногда в бетонных тумбах было установлено по несколько камер, которые снимали один и тот же план по очереди, включаясь каждая в тот момент, когда у предыдущей заканчивалась пленка или разряжался аккумулятор. В таких тумбах работать было труднее всего: маленькое пространство было сплошь забито оборудованием, и требовалась особая сноровка, чтобы делать свое дело и нечаянным движением не повредить ничего. Ко всему прочему, изматывала духота. Маска на лице пропускала мало воздуха, и он сам предельно был насыщен парами духов. Кружилась голова, тело взмокло и горело под резиной верхнего облачения, но снять его не было возможности — вокруг было довольно много грязи после животных. Приговоренных животных. Редерсон снял перчатку и отер пот со лба, одновременно покачивая головой в унисон своим грустным мыслям. То и дело со всех сторон, из домов, подвалов доносились крики, стоны, лопотание, хрюканье и звон цепей. Ему было жаль узников, но не из-за их завтрашней участи, а из-за их настоящего положения. Неизвестно, сколько времени они томились в своих камерах, страдая и умирая от зноя и жажды. Закончив с очередной тумбой, Редерсон садился в джип, водитель которого дергал рычаг переключения скоростей, и они катили к следующей.

Работа близилась к завершению. Объезжая пригород, Том заметил выложенный из белого камня прямо на земле круг с крестом в середине. Знак был достаточно велик, чтобы его можно было заметить с большой высоты. Водитель джипа пояснил, что это цель для бомбометания. В этот круг должна завтра упасть бомба. От цели до города было не более полутора километров.

Оставалось проверить еще несколько тумб, и джип не спеша катил по улице в тени высотных зданий, где можно было наслаждаться относительной прохладой. Машина петляла по ровной дороге, объезжая рыжие зловонные и подсыхающие лужи и густые ручьи, вытекающие из домов. Том плотнее прижал к лицу маску, ощутив неприятную тяжесть в желудке, когда вспомнил собственное утреннее состояние у трапа самолета. За поворотом он увидел недавних знакомых. Ученые сидели на бордюре, курили и о чем-то беседовали. Заметив Тома, они переглянулись и тяжелыми взглядами стали смотреть на приближающийся к ним автомобиль. Не надо было быть провидцем, чтобы понять, что они не рады его видеть, но Редерсон, словно не замечая недружелюбия, подошел к ним.