Роман Лерони - Багряный лес

— А я украинка, — спокойно, не без гордости ответила она, маленькими глотками отпивая свой кофе, и впилась в него своими бездонными темно-карими глазами. — Умею хозяйство вести.

Он знал, что она родом из Полтавщины.

— И вареники с творогом, вишнями и капустой, — полушутливым тоном сказал он.

— Это самое малое… Домашнее. Лучше, чем ресторанное.

Он промолчал, пропуская ее легкую язвинку — намек на его бобыльское житье.

— Зашли бы как-нибудь вечерком — угостила бы на славу.

— Спасибо за приглашение, Наташа, но у меня полно работы.

— Знаю я вашу работу, — заметила она. Кто ж, как не она могла знать о всех его министерских делах?

Он улыбнулся.

— Вот, видите, а приглашаете, — с наигранной укоризной сказал он.

— А я вам помогаю.

— Ваша помощь неоценимая.

— Хвалите. Лучше бы зарплату добавили, а не можете — платите чаще.

Он посмеялся ее нехитрой шутке.

— Ну, это не от меня зависит.

— А от кого? От министра финансов? Я могу устроить вам раунд. Министр с министром договариваются о зарплате своих секретарей.

— Неужто ли вам жаловаться, Наташа?

Она поняла его, но ничуть не смутилась, подняла бровки, переспросила:

— Мне?.. Может быть. Может я к свадьбе приданое коплю.

— Богатая свадьба будет.

— По годам жениху.

— Неужели такой старый?

— Замуж выйду — расскажу?

Простая игра: недосказанность, намеки, но она обоим и нравилась, и, одновременно, тяготила. Можно, вот так, в утренние часы, в ожидании дневной рабочей круговерти, разбавлять кофе нехитрой беседой; любоваться друг другом, дорожить минутой уединения; мучиться от того, что большего не будет — пытка не по возрасту.

В приемной раздался звонок.

— Извините, — сказала Плещаная и вышла.

Через минуту она вернулась.

— Олег Игоревич, звонил Президент и просил быть вас у него через час.

Он отставил недопитый кофе и посмотрел на настенные часы. Начало восьмого утра. В такую рань свидание с главой государства не предвещало ничего хорошего.

Переверзнев прокашлялся и спросил со скрытой надеждой:

— Сувашко звонил?

Он имел ввиду именно секретаря Президента, Михаила Юрьевича, в обязанности которого входило созывать министров на президентский ковер.

— Сам.

Этот короткий ответ ударил в сердце холодом недоброго предчувствия: наверняка случилось что-то из ряда вон…

Он встал и промерял широкими шагами кабинет, заставляя себя успокоиться. Наталья Владимировна, тем временем, собирала посуду со стола. Случилось так, что он хотел подойти к ней, дать кое-какие распоряжения, а она — с подносом, идти в приемную. Какие-то доли секунды — и они столкнулись. В последний момент она успела отбросить в сторону поднос… Он обнял ее, скользнул руками, жадно и горячо, от открытых ему навстречу плеч женщины, по ее спине, к талии и ниже. Обнял своими губами ее губы так нежно, что едва чувствовал их, и задохнулся от всплеска счастья в душе. Она обомлела, свесила руки, надломилась, готовая вот-вот упасть от неожиданной и долгожданной ласки.

Он нежно прервал поцелуй, и прижал ее к себе, к своему грохочущему в груди сердцу.

— Все, не могу, — выдохнул он.

Наталья хмыкнула ему в грудь. Он почувствовал горячий разлив ее дыхания на сердце.

— Я думала, что этого никогда не дождусь… Что теперь делать?

Переверзнев отстранил ее от себя, удерживая за мягкие и безвольные плечи.

— Ты что-то говорила о варениках.

Она посмотрела на него хмельными глазами. Он же по-доброму рассмеялся.

— Я слишком скор?

Даже немного стал опаздывать: я устала от ожидания, Олег…

— Теперь все поправим, — уверил он. — Тебе надо уволиться.

Плещаная не возражала. Служба успела ей надоесть тем, что в последнее время каждый старался через Наталью добыть что-нибудь против Переверзнева. Она не могла отказать — редко кто просто просил! Как это все утомило и опротивело — только бог знает! Тут же она себе поклялась, что когда станет женой, или любовницей — о другом и не мечтала, обязательно все расскажет ему: пусть он знает и станет еще могущественнее!

— Подготовь мне сводку, — сухо попросил он, оставляя ее, и пошел к своему рабочему столу, чтобы вызвать к себе начальника Оперативного отдела министерства Кляко Степана Федоровича, надеясь, что он уже на своем рабочем месте, но потом передумал, решив, что пойдет туда сам, чтобы по пути заглянуть в Главную экспертную лабораторию, откуда утром пришел рапорт…

Когда он распахнул дверь лаборатории, главный эксперт сладко спал, сидя в кресле. На столе перед ним были разбросаны коробки и пластиковые пакеты с "вещдоками". Это место в министерстве было последней экспертной инстанцией во всей Украине — здесь давали "делам" свое последнее и веское заключение ведущие, лучшие специалисты-криминалисты, ученые и лаборанты. Кабинет эксперта мало чем отличался от остальных лабораторий и цехов, занимавших целый этаж — то же оборудование, те же стеллажи с реактивами, колбы, штативы, пробирки, горелки… Хозяин кабинета и всего этажа, за худосочность тела и тонкую воробьиную шею справедливо и тайно прозванный "Кощейчиком", который теперь, примостившись в уголке кресла, сладко причмокивал во сне губами и смешно поводил топорщащимися под тонким горбатым носом густыми седыми усами.

Когда министр коснулся его острого плеча, главный эксперт лениво открыл один глаз, поводил ним вокруг и вновь закрыл, сильнее зачмокал губами.

— Я все уже сделал, — скрипуче произнес он, и указал узловатой рукой на гудящую лабораторную печь, на циферблате которой светились красным цветом цифры "860°C". — Все там, покрывается румяной корочкой.

Посушу, главному лаборанту министерства, было от роду шестьдесят два года, и когда разговор касался его возраста, он с самодовольной улыбкой говорил: "Ничего… Я служил девятнадцати министрам, и сгожусь еще десяти". И был прав: лучшего специалиста, чем он, было не найти. Да и, самое главное, он понимал важное — как, например, сейчас, — без слов.

— Спасибо, Григорий Николаевич…

— За "спасибо" не работаем. За вами должок, господин министр хороший.

— Исполним, — заверил Переверзнев. Он знал, что в последнее время старик страстно мечтал попасть в Канн, на знаменитый кинофестиваль: "Может это и блажь моя стариковская, — говорил Посуш своим подчиненным, — но уж до озноба хочется пристроиться где-нибудь неприметно на ступенечке и всем этим "звездочкам" под это… под подол посмотреть! А что?.. Чего ржать! Может у них интереснее там, чем у обыкновенных баб — чего ж они так носятся со своими прелестями?" Может и на самом деле интереснее — кто знает, но старика Посуша надо было уважить. Он много хорошего сделал. — А сам-то что думаешь по этому поводу, Николаевич?