Роман Лерони - Багряный лес

В кухню они попали как раз в тот момент, когда разгрузка была завершена, и фургон с еще раскрытыми задними дверьми стоял у ворот, ожидая, когда постовой откроет их. Один из работающих на кухне вдруг громко закричал от боли возле разделочного стола, и все бросились к нему. Этот инцидент позволил беглецам выйти в грузовой дворик больницы незамеченными. Сцена была разыграна мастерски, и, как успел заметить Гелик, с настоящей кровью, которая обильно лилась из глубокого пореза на руке кричавшего человека. При всем желании невозможно было даже подумать о том, что это только мастерски выполненный трюк.

Они уже бежали к фургону, когда машина неожиданно стала сдавать назад, навстречу беглецам, прочь от ворот. Они запрыгнули в пропахший тухлой кровью и овощной гнилью фургон и увидели, по какой причине фургон отъехал от ворот: в открытые ворота въехал роскошный, красного цвета автомобиль полковника Кропица. По побледневшему лицу своего сопровождающего Лекарь понял, что происходит что-то расстраивающее все первоначальные планы. Полковник приехал не один. В его машине сидел еще какой-то мужчина: высокий, сильный и серьезный на вид. Они сразу вышли из автомобиля и стали во дворе. Лекарь наблюдал за ними, но из-за тарахтения дизеля не мог расслышать их разговора, хотя приехавшие находились всего в каких-то пяти шагах от открытых дверей фургона. Они стали переодеваться в белые врачебный халаты. Незнакомец снял модный черный пиджак и повернулся спиной к фургону, демонстрируя заткнутый за пояс пистолет с глушителем. Халат он одевал неловко, и было видно, что такой одеждой он пользуется впервые в жизни.

Заметив пистолет у незнакомца, беглецы переглянулись. Иван прижал палец к губам и достал свое оружие, взводя на нем курок.

Фургон по-прежнему продолжал стоять на месте. Видимо, охранник проверял у водителя документы, как того требовали инструкции. Несколько раз взгляд Кропица скользнул по открытым дверям фургона, и каждый раз рука Ивана с пистолетом напрягалась, но полковник продолжал как ни в чем ни бывало, что-то рассказывать своему спутнику, потом достал мобильный телефон и стал куда-то звонить. Его выдал его же спутник… Долговязый на секунду обернулся, чтобы посмотреть внутрь фургона и потянулся рукой к оружию. Раздался выстрел Ивана, и пуля, разбив телефон в руках Кропица, убила полковника на месте. Второй попытался достать оружие, но с непривычки запутался в длинных полах халата. После того, как в него попала пуля Ивана, он упал на машину спиной, а оттуда сполз на землю, на ноги полковника. На его белоснежном халате быстро расплывалось кровавое пятно.

В тот же момент фургон рванул с места с такой скоростью, что находящиеся в нём пассажиры едва не выкатились вон. Ворота еще не были раскрыты полностью, и на полном ходу водитель фургона отбил дверцы фургона, загромождая выезд, и, избавляя пассажиров от опасных попыток захлопнуть их на ходу.

Лекарь понял, почему Иван выстрелил сперва в Кропица, когда они выехали на улицу: сразу на выезде к ним в "хвост" пристроились две легковые машины, которые на полном ходу только-только появились из-за поворота — Кропиц звонил, предупреждая о возможном побеге. Ревя двигателями, распугивая прохожих, машины мчались по городу.

Львов знаменит своими городскими дорогами, особенно центральными улицами. Древний город, строго хранящий изломанный уют средневековых улиц, приобретал современный вид только ближе к окраинам, где ровными полосами разбегались в разные стороны широкие проспекты и магистрали, прорезая безмерные просторы однотипных жилых массивов, а центр, старый город, извивался ухабистыми и мощеными улочками среди аскетичных старых домов и храмов. Улицы сплетались здесь в странный узел, который гости города справедливо называли "каменным мешком". Впервые же попавшие сюда водители-профессионалы и просто автолюбители оказывались в растерянности: улицы извивались, скручивались, либо совершенно неожиданно сворачивали под таким острым углом, что через какой-нибудь час езды по центру города, от бесконечного вращения руля руки ныли, как у шахтера, который выдал на-гора стахановскую норму. А после головокружительной езды, осматривая разбитую древними ухабами машину, автовладельцы понимали смысл выражения, которое любят повторять местные жители: "Во Львове асфальт сходит вместе со снегом".

Находящиеся в преследовавших автомобилях люди несколько раз пытались открыть огонь по фургону, но ухабы и высокая скорость не давали возможности вести прицельную стрельбу. Пули попадали в стены домов, отбивая штукатурку, в камень дороги, расцветая там густыми астрами искр, разбивали стекла в окнах квартир. Один из стрелков решил воспользоваться автоматическим оружием. Он высунулся из открытого окна автомобиля и дал длинную очередь, но вместо того, чтобы попасть в фургон, пули прошили толпу на цветочном рынке, на котором сразу началась паника и давка. Самого же горе-стрелка, не успевшего вовремя укрыться в салоне машины, ударило о проезжавший мимо грузовик, и он повис на дверце безвольной окровавленной тушей. Его товарищи поспешили избавиться от него, попросту вытолкнув наружу.

На одной из улиц преследователи получили подкрепление — несколько воющих сиренами, машин автоинспекции. Последние меньше всего заботились о целостности казенных автомобилей, и нещадно били их на узких улицах о машины зазевавшихся водителей. От одного такого столкновения вышли из строя сразу четыре машины инспекторов. Начался пожар.

От ударов, получаемых из-за ошеломляющей тряски, и переживаемого ужаса Лекарь едва не терял сознание, а когда в полуобморочном состоянии распластывался на ребристом и грязном полу кузова, его хватал сильными руками Иван и держал до тех пор, пока он не приходил в себя. Тело от постоянных ударов онемело, и боль воспринималась как сильное жжение в местах кровоточащих ссадин. Из носа постоянно текла кровь. Во рту хрустели осколки зубов. Распух и горел сильной болью прикушенный несколько раз язык. А погоне все не было конца. Лекарь от слабости практически ничего не видел. В глазах разливались лилово-фиолетовые пятна. Он понимал, что его пятидесятисемилетнее тело давно стало неспособным переносить такие нагрузки, а сознание — впечатления, и они, сознание и тело, скоро откажутся друг от друга, чтобы в спасительном беспамятстве переждать это страшное приключение. Когда, после столкновения, полыхнули машины инспекторов — огненный гриб взметнулся в узком просвете между домами, и это было последнее, что он увидел перед тем, как потерять сознание, надеясь гаснущей мыслью, что в катастрофе никто не погиб. Он уже жалел о том, что столько лет боролся за собственную жизнь, а она, как ему сейчас представлялось, не стоила ни единой человеческой жизни…