Андрей Петерсон - Бледнее бледного

– Он тебя помнит… И зла не держит… В общем… – Осси вздохнула, – он тебя отпускает.

Ларонна выронила гребень и закрыла лицо руками. Осси даже испугалась, что та сейчас снова начнет рыдать, а перстню (то есть, теперь уже – перстням) это опять не понравится, и они нанесут упреждающий удар… А потом Ришша опять станет ползать и канючить… И все начнется сначала…

Но ничего – обошлось. Видно, кольца в этих новых эмоциях плакальщицы ничего зловредного для себя не усмотрели, а поэтому и никак на них не отреагировали. Хотя когда ларонна справилась, наконец, с нахлынувшими на нее чувствами, убрала руки от лица и вновь потянулась за гребнем, глаза у нее были красные и от слез здорово припухшие.

– С ним… – видно было, что слова Ришше даются с трудом. – С ним все хорошо?

– Теперь да.

– Спасибо, госпожа, – еле слышно прошелестела плакальщица, и глаза ее опять наполнились слезами.

Осси кивнула: мол, всегда, пожалуйста, обращайтесь еще, и вообще – для того тут по Храму и хожу туда-сюда, чтобы всем угодить.

Разговор как-то сам собой угас. Умер, уснул и просто закончился. Не было что-то желания болтать, и все погрузились в свои собственные мысли – большей частью невеселые и печальные. И если у Ришши еще был повод для радости – возвращение домой стало более чем реальным, то леди Кай была просто мрачнее тучи.

Во-первых, жутко хотелось жрать. И это притом, что никаких приемлемых вариантов в голове не возникало, и приходилось тратить все больше сил, чтобы не смотреть на хрупкую нежную шейку ларонны – такую беззащитную, манящую и близкую.

Осси тряхнула головой, пытаясь прогнать наваждение. Вроде получилось, и она расслабилась, удовлетворенно откинувшись на бортик парапета. А расслабившись, тут же не удержалась, и глаза – ну, просто сами собой – устремились к маленькой впадинке на шее под роскошными волосами, которые плакальщица, как нарочно убрала в сторону… Да…Тяжела жизнь добропорядочного вампира…

Во-вторых… Во-вторых – было даже хуже, чем в – первых. Если с голодом еще пока можно было бороться и надеяться, что перетерпится-переждется и само пройдет, то с этим…

Пока Осси ерзала по плитам, пытаясь поудобнее примостить свои уставшие косточки, солнышко – такое милое и невинное, выползло из-за домов и теперь сияло во всей своей красе. Само по себе это было, конечно, неплохо, а плохо было то, что когда Осси шевельнулась и случайно подставила руку под веселый игривый лучик, то чуть не заорала от неожиданной и жгучей боли. Теперь на руке багровел приличных размеров ожог, а сама Осси, перебравшись в густую тень, расплескавшуюся в широкой и глубокой арке перед входом в очередное молельное заведение, чуть не плакала от обиды.

По всему выходило, что вампира в ней становится все больше, а вот привычной и любимой многими леди Кай – все меньше. В числе прочего это означало, что на солнышке ей теперь не показаться, и все дела придется отложить до вечера. То есть время, которого и так оставалось – не очень-то, сокращалось почти вполовину…

Было еще и в-третьих, и в-четвертых, но в сравнении с этой новостью, они даже не стоили упоминания…

День лениво тек своим чередом – солнце вяло ползло по небосводу, Ришша старательно укладывала волосы, предвкушая скорое возвращение в родные пределы и ожидая пока ее избавительница сможет вновь передвигаться по открытому пространству, а Мей валялся у фонтана и прогревал свои кости, ибо больше прогревать ему, как известно, было нечего. На зов леди Кай он не отзывался и к ней не шел, изо всех своих кошачьих сил демонстрируя независимость и суверенность. Короче, – показывал характер. Видно все-таки все кошки одинаковы, и мы только думаем, что владеем ими, а на самом-то деле…

Хода, покрутившись везде и у каждого, наконец, угомонилась в глубине ниши, почти у самой двери, и периодически вопрошала леди Кай о делах сплошь важных и насущных, не забывая строить при этом самые идиотские предположения.

В какой-то момент Осси надоело это все до самых последних бесов, и тут она вспомнила о кольце. Это было хоть какое-то развлечение, и расположившись поудобнее, она погрузилась в его изучение. Надо ли говорить, что Хода, тут же оказалась рядом, не переставая, впрочем, молотить о чем-то архиважном и столь же архидалеком.

Кольцо было из той же, как говорится, серии, что и предыдущие, и в этом смысле нового ничего в себе не несло.

– Интересно, а, сколько их вообще было? – Вопрос этот не был адресован никому конкретно, – это было просто размышление вслух, но Хода не была бы Ходой, если бы на эту случайно озвученную мысль тут же не отозвалась:

«Я думаю, что много. И, кстати говоря, вовсе не обязательно, что делали их все в один день».

– Я тоже думаю, что за день бы не управились, – усмехнулась леди Кай.

«Даже не в том дело – управились бы или нет, – возразила Хода. – Просто, скорее всего, каждый некромансер сам себе кольцо делал. По образу и подобию, и в соответствии с принятыми уложениями и канонами, но учитывая собственные наклонности…»

– Ты думаешь? – Эта, в общем-то, вполне здравая мысль почему-то в голову Осси до сих пор не приходила.

«Уверена! И вообще, не важно, сколько их было, а важно, что число их неуклонно сокращается. С твоей, между прочим, помощью».

В ответ Осси только хмыкнула и принялась внимательно рассматривать череп, пока он, как, в общем-то, справедливо заметила Хода, не сократился, слившись в некромансерском экстазе с теми двумя, которые уже объединились в нечто непонятное и теперь поблескивали у нее на пальце.

На этот раз череп был змеиным, и, как и в предыдущих двух случаях, – это было настоящее произведение ювелирного искусства. И, скорее всего, Хода действительно была права – без магии тут не обошлось. Конечно, по-настоящему великие мастера могут творить подлинные чудеса одним только гением своего таланта, но уж больно реалистично тут все выглядело.

Каждая чешуйка плоского треугольного черепа дышала скрытой мощью и была прямо совсем как настоящая. Наверное, на солнце змеиный череп сверкал бы, словно радуга, здесь же – в густой прохладной тени, куда не проникал ни один солнечный лучик, он переливался словно тончайший шелк цвета ночи.

Острые, как иглы, загнутые назад саблевидные зубы были готовы для удара, и кем бы ни был неизвестный автор кольца, но ему удалось уловить саму суть змеиной атаки и передать ее здесь – в металле. Казалось – еще миг, и змея ужалит. И не из необходимости, а просто из удовольствия и развлечения ради…

Заключительным штрихом, этой гениальной миниатюры, был язык. Не раздвоенный на конце, как у всех нормальных и порядочных змей, а разделенный на три части, легкомыслия он этому и без того мрачноватому символу власти над смертью ничуть не добавлял. Скорее, наоборот, ибо принадлежал он тик-пал о нгу – твари беспощадной и безмерно ядовитой.