Андрей Петерсон - Бледнее бледного

И, конечно же, Хода была права – с этим надо было кончать и медлить не стоило. И так уже…

– Жизнь – для живых, – произнеся эту ритуальную фразу, леди Кай с разворота рубанула мечом, отделив голову несчастного одним-единственным ударом. Клыки у нее хоть и исчезли, но сила вампирская взаймы одолженная никуда не делась. И было это хорошо, ибо иногда – как, вот, сейчас, например, – сильно способствовало скорому взаимопониманию.

А потом поднялась кутерьма.

Дом приводили в порядок, заметали следы, и наоборот – оставляли новые, должные запутать всех и сбить с толку остальных.

Коль скоро юнец на серой кобылке Мейла-куна уже видел, причем, видел его, если так можно выразиться, – в деле, то все бесчинства, кои тут в доме произошли, и беспорядки, которые тут же учинились, было решено свалить на него.

Мей против такой несправедливости ни коим образом не возражал, хотя особой уверенности, что он понимает, роль какого премерзкого пугала ему была отведена, ни у кого не было.

Такая подстава, по авторитетному мнению Ходы, должна была полностью исключить леди Кай из списка возможных подозреваемых и, вообще, – причастных, а, кроме того, обеспечить ей беспрепятственный с мельницы отход, и избавить от таких мелких и досадных дорожных неприятностей, как погони и засады.

Единственным тонким моментом этой легенды, порочащей честное имя Мея, оставался эпизод с трупами в повале. Доставать их оттуда и раскладывать обратно по местам не хотелось, да и времени на такое баловство уже не было, а ответить на вопрос: каким это образом, разупокоенный кошак умудрился все трупы туда стащить, да еще и замок сверху навесить – было сложно. Впрочем, Осси надеялась, что найдется среди селян какой-нибудь умник во всем, в том числе и в повадках разупокоенных «хорошо разбирающийся». Всегда и везде такой есть, и вот он-то все дуракам и растолкует как надо – в лучшем, что называется виде. Да и, в конце концов, могут же быть у разупокоенного пугала свои причуды… Какой с него спрос…

Иффа, который по причине серьезного своего ранения поход продолжать никак не мог и вынужден был остаться в доме, должен был в грядущем спектакле сыграть роль самую, что ни на есть главенствующую. Выдав себя за давнего знакомца разнесчастного мельника, – благо ни подтвердить, ни опровергнуть, тот уже ничего не мог, – Иффа должен был предстать перед насмерть напуганными селянами эдаким героем-избавителем, которому в тяжелом и неравном бою удалось бесовскую тварь победить и прочь с мельницы изгнать.

В пользу такой трактовки событий были и рана в груди, которая даже сейчас – после всех Осиных ухищрений выглядела пугающе, и говорила сама, что называется, за себя, и беззаботные оранжевые порты, свидетельствующие о душевной доброте, искренности и чистоте помыслов. И даже спасенный чудесным образом ребенок должен был добавить в рассказ Иффы толику драматизма и убедительности, окончательно развеяв последние сомнения, буде они все-таки у кого-то возникнут.

Вот так это, в самых общих чертах, выглядело.

Не очень затейливо, немного неуклюже, но без особых нестыковок, и для сельской местности должно было сойти вполне.

Повторив эту историю трижды, и даже протащив бедолагу Иффу по дому, – по местам его боевой славы, так сказать, леди Кай уложила его на хозяйскую кровать, пристроив рядом сладко посапывающий кулек, имя которого так и осталось неизвестным.

– Ну вот, и все, вроде … Давай прощаться, Иффа, – прощаться Осси не любила и не умела. Вот и сейчас, чувствовала она корявость и неловкость, но поделать с собой ничего не могла. – Я думаю, все хорошо будет.

– Конечно, хорошо, – улыбнулся Иффа. – А как иначе. И эта… спасибо тебе, что вытащила… и вообще…

Осси только отмахнулась, порылась в рюкзаке, вытащила баклажку с тоником и протянула торговцу. Потом подумала и, сняла с пояса целитель.

– Держи. В нем еще немного силы осталось… Тебе он нужнее сейчас.

Иффа ломаться не стал. Понимал, видно, что не тот перед ним человек, чтобы из себя тут что-то корежить, и дар этот щедрый из рук своей спасительницы принял охотно.

– Спасибо. Я тоже тебе хотел, эта… на прощанье значит… Сперва думал себе оставить… – Иффа пошарил в своих бездонных карманах и вытащил на свет малюсенькую – ну просто совершенно игрушечную запечатанную колбочку. Внутри перекатывалась капля какой-то темно-бордовой и, судя по всему, достаточно вязкой жидкости. – Вот. Тока ты эта… поаккуратней… Мало ли что…

После этих исчерпывающих объяснений Иффа протянул пузырек леди Кай.

– Что это? – Осси посмотрела склянку на свет, взболтала, понюхала на всякий случай, но понятней от этого ей не стало.

– Кровь Аи.

«Что?»

– Что???

– Кровь Аи, – совершенно будничным тоном повторил Иффа. Спокойно так он это сказал, будто не держал только что в руках то, чего никогда не было и быть не могло. И будто не сам он только что, находясь, практически, в здравом уме и в памяти, добровольно это отдал. Подарил.

– Кровь Аи? Откуда?

– А, – отмахнулся Иффа. – Долгая история. Мертвяк один рассказал давно, да все как-то оказии не было выбраться. Да и не верил я, если честно. А тут, как по другим делам там оказался, так думаю – надо глянуть… А вдруг… В общем, вот так… Да ты иди уже, – Иффа улыбнулся, но через силу – видно было, что больно ему. – Иди. А то уж скоро тут, боюсь, тесновато станет.

Осси кивнула.

– Да. Пора… Спасибо тебе.

Торговец опять улыбнулся.

– Да чего уж… Если б не ты – лежать бы мне мертвяком, а мертвякам это, – он кивнул на пузырек, который леди Кай все еще продолжала сжимать в руке, – без особой как-то надобности. Так что – владей и пользуйся. Тем более что мне он, – Иффа вздохнул, – тока продать. В магии-то я, сама знаешь… не очень. А тебе, мож, и сгодится… Короче, иди уже. Свидимся еще. Сведет нас Странник. Нутром чую – сведет. А там, глядишь, и замутим чего…

– Замутим, – улыбнулась Осси. – Непременно замутим… Ну прощай, Иффа, торговец мертвецами.

– Прощай, Осси Кай, вампир и некромансер, – усмехнулся Иффа. – Береги себя!

«Ага, и не балуйся, – добавила Хода, которой все это не в меру затянувшееся расшаркивание порядком уже надоело. – Пошли уже».

И они пошли…

За полдня пройти удалось довольно много. До самого перевала.

Шли быстро. А развилку, где дорога раздваивалась и узкой пыльной лентой спускалась вниз к деревне, миновали так и вовсе бегом – не хотелось, что-то, встречаться с местными обитателями и обмениваться с ними любезностями. Да и что это за любезности – вилами перед носом махать?

Но то ли селяне были нерасторопны и ленивы, то ли невероятному рассказу мальца не очень-то верили, но, как бы то ни было, а встречи удалось избежать. И в этом, надо сказать, что им, что Осси – повезло, в общем-то, одинаково. Во всяком случае, если бы не разминулись, – до ночи ряды покойников на местном погосте пополнились бы изрядно. Да и работы местному гробовщику прибавилось бы. А так – обошлось, можно сказать.