Ядвига Войцеховская - По ту сторону стаи

Ван Веллер заканчивает. Макрайан порывается что-то сделать, и я даже догадываюсь, что.

- Нет, Уолли! - рявкает Фэрли.

Макрайан подчиняется.

- Прошу, господин Ван Веллер, - Фэрли делает приглашающий жест в сторону дверей, и, когда они выходят, я скорее угадываю, чем слышу, "забудь", срывающееся с его губ. Это слово пахнет ракушками и речным песком, как подёрнутая рябью вода на мелководье.

Фэрли вскоре возвращается и свирепо глядит на Макрайана.

- Не думал, что ты в тюрьме последние мозги потерял, - цедит он сквозь зубы.

- Но, Фэрли... - пытается что-то возразить Уолден.

- Ты знаешь в Британии кого-то ещё, кто может сравниться с Ван Веллером? - вкрадчиво спрашивает Фэрли. - Может быть, у тебя есть с десяток знакомых зеркальщиков, только знай, выбирай?

И ювелир, и учёный. Старый мастер, держащий в руках тайны отражений.

Макрайан молчит.

- Что именно из фразы "по возможности не убивать" ты не понял? - с сарказмом продолжает Фэрли. - Или ты хочешь поставить под удар нас всех? Подозреваю, лично я не выдержу и двух... приватных бесед подряд с нашим... теперешним хозяином, - с Макрайаном надо говорить подоходчивее. Фэрли всегда знает, как и с кем надо разговаривать.

Он немного запинается перед последними словами. Быть может, как раз сейчас настало время поговорить о том, что же произошло? Если, конечно, кого-то что-то не устраивает.

Видимо, устраивает всё и всех. Уже одно то, что мы сейчас здесь, а не в Межзеркалье, дорогого стоит. Придётся немного поступиться принципами. В конце концов, проблема не в самих полукровках, они встречаются даже в очень знатных Семьях, в противном случае мы давно бы исчезли как вид. Проблема в тех из них, кто не принадлежит нашему миру целиком и не воспитан в его традициях. Распущенных дураках, забывших о грани, и бесперечь оглядывающихся на людей. И, наконец, есть главная причина: существует сила, которой нельзя не подчиняться. Цена разумна: всё, что ты захочешь. Вопрос не в личности хозяина - а в его наличии.

Я не знаю, что новый хозяин сказал другим, но, судя по всему, то же самое, или что-то очень похожее.

Помимо того, захотеть можно действительно всё. И кроме контроля мезальянсов полно вещей, о которых стоит позаботиться. Но в итоге ты получишь то, что любишь больше всего на свете. Будем говорить прямо, чего уж там. Наслаждение. Власть. Удовлетворение и месть. Кто бы ни был в конце концов твой хозяин.

Фэрли, похоже, думает о том же.

- Мы не знаем, что здесь произошло, - озвучивает он ход своих размышлений. - Ясно одно: Райт - это уже не Райт, или не совсем Райт. Я даже думаю, вернее, я надеюсь, что... - он осекается и замолкает.

Никто не переспрашивает. И так понятно, что он имел в виду. Ещё вчера мы ни на грош не верили ни в провидицу, ни в Прорицание, но вчера - это было вчера. А теперь мы не могли не признать очевидный факт: Прорицание сбылось. Но мы не лишились хозяина, а попросту его сменили.

Некто без прошлого - в ком от главы Сектора остались только внешность и лишённая эмоций память.

Стоит тишина. В камине трещит огонь, и блики его играют на наших лицах.

- Вы слышали всё сами, господа, - решительно подытоживает Фэрли и ставит в своём монологе точку. - В конце концов, речь идёт о будущем, где само наше существование уже не стоит под вопросом. Прошу вас пока что не покидать этот дом. Полагаю, стоит сделать паузу и осмотреться.

Я быстро привожу себя в порядок, а тем временем внизу, в большой гостиной на столе появляется еда и вино. Я закуриваю сигарету и, грея в руках хрустальный бокал, не отрываясь, смотрю в огонь. Мысли мои возвращаются к Винсу - где он? Что он? Есть он в стране или нет? А, может быть, вообще убит? Я стараюсь об этом не думать. Через пару суток, самое большее, через неделю, я об этом узнаю. Жизнь приучила нас всех думать о сегодняшнем дне.

В гостиную входит Затопеч. В руках у него граммофон; когда-то в юности мы развлекались с такими штуковинами... "Дунайские волны", шановная панна?" - "Затопеч, прекратите, вы невозможны!" - и хохочу, хохочу так, что слёзы выступают на глазах, а он протягивает мне батистовый платок...

Гостиную наполняют звуки старинного танца. И вдруг ко мне подходит Затопеч, склоняя голову в церемонном поклоне.

- Чши окаже ми пани пшиемность и пуйде зэ мноу на таньце? - говорит он.

И я так же вдруг соглашаюсь.

Я словно вижу сон, как будто кусок из затянутого туманом далёкого прошлого, старую фотографию, пожелтевшую, всю в трещинах и царапинах, на которой вроде бы ты, а вроде бы и не ты.

Я танцую с Затопечем на балу в честь совершеннолетия, на мне белое платье с декольте, волосы тяжёлой волной спадают на обнажённые плечи. На пальце кольцо с бриллиантом - я уже помолвлена с Винсом. На балу я, конечно, без перчаток и бриллиант сверкает в свете люстр. И зовут меня там, в этой другой жизни, по-другому: панна Ядвига Войцеховская.

Создатель великий, как давно это было! Да было ли вообще?! Где та девочка с камелией в волосах? И где тот юный шляхтич с точёным профилем, что вёл меня тогда в танце?

Хотя, профиль-то как раз тот же самый, только седина выбелила виски и взгляд жёсткий, беспощадный...

Тогда мы не знали почти ничего: ни счастья хрустальной волны разговора-зова, ни наслаждения властью над жизнью и смертью, ни радости подчинения...

Затопеча представил хозяину его отец, а Затопеч привёл Винса и меня - тогда, когда мы уже превратились в изгоев, отмеченных Утгардом.

И так всё это и тянулось - день за днём, ночь за ночью, месяцами, а потом и годами - в ожидании вожделенного завтра, которое, хоть убей, не желало наступать. Когда нам грозили облавы, мы скрывались в Карпатах, неподалёку от Богом и Дьяволом забытой человечьей деревушки, в месте, которое когда-то было сожжённым имением моего деда, тем более, нам в любом случае негде было жить, потому что Близзард-Холл к тому времени уже отошёл к властям. Часть дома восстановили, а вместе с ней восстановили и опёку владетеля. В итоге до поры до времени мы были в полной изоляции - и в полной безопасности.

Полусгоревший флигель в Карпатах - вместо родового поместья под Нью-Кастлом. Клетка для канарейки - без канарейки, которая сдохла тучу времени назад, грязное тряпьё, пахнущее гарью, и кучи обгоревшего хлама, на который мы вечно натыкались впотьмах, если возвращаться приходилось без фонаря, чтоб свет издалека не заметили деревенские олухи, или кто-то другой. С деревенскими простаками мы бы разобрались быстро, это, наоборот, внесло бы некоторое разнообразие, однако мы не хотели привлекать внимание.

Имущество в Британии давно конфисковали, а сами мы находились вне закона. По ночам я иногда тянулась пальцами к клейму и в бессильной ярости, беззвучно плача, царапала ногтями давно заживший косой рубец - пока не успокаивалась. Тогда я вытирала слёзы и клялась себе, что те, кто когда-то посмел прикоснуться ко мне, и кто хотел, чтобы впереди у меня не было ничего, кроме позора, захлебнутся в своей крови. А потом наступало утро, и дорожки от слёз я убирала, пока не заметил Винсент, умываясь ледяной водой из стоящего в соседней комнате таза.