Мария Барышева - Дарители

Наташа закрыла глаза. В последнее время одиночество почему-то особенно остро ощущалось именно среди людей, хотя не так давно она отчаянно стремилась к общению. Теперь она старалась по мере возможности быть одна. Исключение составляли только мать и Костя, но они были как бы ее продолжением.

Вместе с отчуждением от людей к ней пришло новое понимание времени. Если раньше дни просто шли друг за другом, то теперь каждый день для нее был не только очень длинным, но и отдельным. И прежде, чем решиться наконец на эту поездку, Наташа многие из этих дней посвятила исключительно себе. Она изучала себя — вдумчиво, старательно, анализировала, думала, смотрела через зеркало в собственные глаза. Смотрела на единственную оставшуюся у нее картину. И видела сны.

Оставшийся у нее телефон Схимника все еще кем-то регулярно оплачивался и часто звонил. Иногда высвечивался уже знакомый Наташе номер некоего Николая Сергеевича, иногда совсем неизвестные ей телефоны, один из них повторялся с завидной регулярностью. Она ни разу не ответила ни на один звонок, но старательно подзаряжала аккумулятор телефона. Несколько раз приходили сообщения: «Наташе от Виты. Ответь на звонок», «Я сбежала. Вита. Ответь», «Наташа, где ты, я приеду», «Важный срочный разговор, не читай письма. Вита», «Ответь или тебе снова нужна белая гвоздика. Вита», «Черт, найду — сама убью тебя. Вита». На эти сообщения Наташа тоже не отвечала. Последним подлинным посланием от Виты был тот телефонный звонок, в котором она предупредила ее об опасности. А это все — грубая фальшивка, жалкая попытка выманить ее. Не удивила Наташу даже белая гвоздика — значит, Виту заставили рассказать все, что она знала. Вита бы не смогла сбежать от них. Наташа слишком хорошо помнила все, что случилось в поселке. Ей самой тогда крупно повезло, кроме того, их было трое. А Вита одна. И хоть она и лиса и славная притворщица, а все же всего лишь простая секретарша. Б ы л а. И Слава тоже б ы л. Все.

Перед тем, как звонить, Наташа все же посоветовалась с Костей. Вначале пришлось переждать настоящую бурю. Еще никогда ей не доводилось видеть приятеля в такой ярости. Лешко бушевал, колотил кулаком по столу и другим горизонтальным поверхностям, кричал, замысловато ругался, периодически срываясь на мат, и, лишенный возможности бегать по комнате, метался по ней на своей коляске, со звоном и лязгом, задевая мебель и стены, выбивая щепки и облачка штукатурки. Но Наташа равнодушно смотрела сквозь него, и поняв, что ничего не добьется, Костя махнул рукой и дал требуемые советы, которым она в точности и последовала. Разумеется, она не стала звонить при Косте и не стала открывать ему истинной цели своей поездки. Если бы он узнал правду, то пошел бы на любые крайности, лишь бы никуда ее не пустить.

Звонок ошарашил неведомого Николая Сергеевича совершенно, и некоторое время он что-то неразборчиво мямлил, не в силах поверить, что Наташа вдруг ни с того, ни с сего согласилась на встречу. В конце концов он попросил разрешения перезвонить позже. Наташа дала срок полчаса, заявив, что секундой позже отключит телефон. Николай Сергеевич перезвонил через двадцать минут. И перезванивал еще не раз, прежде чем окончательно уяснил, что идти на какие-то уступки Наташа не собирается. Она желала встретиться в том городе, который выбрала сама, то же касалось, улицы и времени. И она потребовала, чтобы туда привезли ее друзей. Разумеется, Николай Сергеевич вначале подтвердил, что Вита и Слава «гостят» у них, поговорить с ними, к сожалению, нельзя, а потом начал одну за другой приводить причины, почему никак не получится привезти их на встречу. Когда причины кончились, он начал уговаривать, упрашивать, наконец, угрожать, но на все аргументы Наташа отвечала равнодушно и отрицательно. В конце концов Николай Сергеевич попросил разрешения перезвонить еще раз и, перезвонив, кисло сказал, что они согласны на ее условия.

— Еще бы вы, уроды, не согласились! — отозвалась Наташа. — Значит, до встречи в Волгодонске.

Конечно же, она прекрасно понимала, что ни Слава, ни Вита ни приедут в Волгодонск — глупо было даже надеяться, что она их еще когда-нибудь увидит, и это условие Наташа поставила только для того, чтобы придать встрече реальность, чтобы там, по другую сторону, не насторожились.

Батайск остался позади, и Наташа до поры, до времени отмела в сторону все мысли и начала превращаться в обычную женщину — достала пудреницу, помаду, расческу и принялась старательно поправлять подпорченную дорогой красоту. Она чувствовала, как сосед то и дело поглядывает на нее поверх газеты. «Думает, что я сумасшедшая», — промелькнуло у нее в голове, и она невольно фыркнула, отчего заехала помадой с нижней губы на подбородок, и пришлось все делать заново. Внимательно и придирчиво посмотрев в зеркало, Наташа осталась довольна — выглядела она очень неплохо, и от того жуткого сумасшедшего лемура, с которым она сталкивалась в зеркале в ноябре прошлого года, осталось только разве что выражение глаз. Никто из «жрецов», будь они живы, не смог бы узнать ее сейчас. Это стоило немалого труда и денег, но все затраты оправдали себя — сейчас она не привлекала к себе особого внимания и казалась обычным нормальным человеком. Не лишенным привлекательности, кстати.

Кто-то сзади включил приемник, громко заиграла отбивка «Русского радио», тут же сменившаяся песней Александра Маршала. Кто-то оглушительно чихнул. Пассажиры завозились, защелкали откидными спинками кресел и замками сумок, голоса в салоне зазвучали громче и бодрей — автобус подъезжал к вокзалу. Наташа застегнула пальто, сунула руки в карманы и зевнула. Сосед сложил газету, встал и забросил ее на сетку, снял свою сумку и начал рыться в ней, что-то разыскивая.

— Может передумаете? — из раскрытой сумки тускло блеснул бутылочный бок, но Наташа покачала головой. Ей вдруг отчаянно захотелось увидеть лицо соседа, особенно глаза, всмотреться… что-то интересное… Она сжала губы, и ее рука снова дрогнула. Сосед поджал губы — слегка обиженно.

— Вам бы заняться своими нервами как следует, — говоря, он повернул голову. — У меня как раз здесь есть знакомый, так он…

Наташа, не выдержав, повернулась и пристально взглянула на резко замолчавшего соседа, и ее взгляд легко прошел сквозь чужое лицо и глаза, как рука кэрролловской Алисы — сквозь зеркало, и она вновь очутилась в знакомой цветной тишине. Автобус, шум мотора, голоса, город за окном — все исчезло. Пальцы правой руки запульсировали острой голодной болью, словно оголенные нервы, — цепь была разорвана, они не держали ни кисти, ни карандаша, они хотели работать. Но Наташа старалась не обращать внимания на эту боль. Другой мир, особый, а вот и оно — поймать…