Иннокентий Соколов - Бог из глины

— Волшебство, оно повсюду, им пропитана каждая ветка, каждый лист, это место волшебных снов и желаний — Степан незаметно подошел сзади, заставив ее вздрогнуть от неожиданности.

Он успокаивающе положил руку ей на плечо.

— Не бойся. Пока ты здесь, с тобой ничего не случится. Я раньше частенько наведывался сюда. Здесь не так много людей, и можно часами стоять на мостике, смотреть, как падают листья, слушать, как плачут ивы, расставаясь с летом. Это место моих снов, и чтобы не случилось со мной, где бы я ни был, это место всегда со мной, и только здесь я могу ненадолго обретать покой. Это место, где всегда осень…

Надежда пожала плечами.

— Это всего лишь сон, и на этот раз я точно знаю это…

— Не имеет значения — перебил ее Степан. — Сон это лишь кусочек реальности, вывернутый наизнанку. И кто знает, где ты наиболее настоящая, здесь, во сне, или там, где кипят неуемные страсти, и на десяток грешников не отыскать ни одного праведника. Пока мы здесь, еще есть возможность исправить все, что произошло, найти выход. Все зависит от тебя, от того, насколько ты хочешь этого.

— Я умерла? — равнодушно спросила Надя. Здесь во сне — она была совсем не такой, какой был на самом деле. И в отражении на воде, она видела хрупкую красавицу, с белыми как снег волосами.

— Не думай об этом — мягко ответил Степан Королев. — Ты здесь совсем не для того, чтобы переживать по пустякам. Смерть не самое страшное, что может приключиться с тобой на самом деле. Поверь, есть вещи пострашнее смерти.

Надя пожала плечами.

— Что может быть страшнее?

Степан наклонил голову. Он был высок и неимоверно худ. Словно из него высосали все жизненные соки, оставив только изнеможенную, пустую оболочку. Скелет, обтянутый кожей. Тем не менее в его глазах плескались уверенность и спокойствие.

— Идем, я покажу тебе, кое-что…

Он взял ее за руку и повел прочь, из места осенних снов. Надежда покорно позволила ему вести себя.

Тропинка виляла, огибая кучи мусора. Качающийся на ветру камыш, провожал их печальным шумом, словно прощаясь навсегда. Они пошли вдоль высокой бетонной стены, на которой среди множества различных надписей выделялась одна:

"Помни, воруя у государства — воруешь…"

Окончание фразы стерлось от времени, но Надежда могла произнести ее по памяти. Теперь она вспомнила это место. Оно было совсем недалеко от дома, в котором они жили раньше. И если свернуть в один из бесчисленных проулков, на самой окраине города, можно было дойти до того места, где за ржавым шлагбаумом заканчивается асфальтовая дорога, и дальше, ведет узкая, натоптанная тропинка

Тропинка поворачивает у самого болота, густо обросшего камышом, и обрывается небольшим железным мостиком. Именно по этой тропинке они и шли сейчас обратно.

Они дошли до дороги. Сразу у шлагбаума Степан оставил свою машину. Огромная черная иномарка внушала уважение если не размерами, то, по крайней мере, ценой.

Королев усадил Надежду на переднее сиденье, сам же уселся за руль и завел двигатель. Не глядя, ткнул пальцем, в одну из многочисленных кнопок на приборной панели, и салон автомобиля наполнила приятная медленная музыка.

(Поехали, детка…)

Степан развернулся, и черный БМВ, взвизгнув шинами, рванул вперед. Надя откинулась на сиденье, чувствуя, как неприятный холодок прошел по позвоночнику. Ей захотелось закрыть глаза и целиком отдаться дороге.

Они выехали за город.

Степан прибавил газ, и двигатель послушно взревел. Автомобиль мчался по дороге, оставляя позади километры мокрого асфальта, истертые полосы разметки, приближаясь к цели, которая была уже совсем близка.

— Эй детка, есть кое что, о чем ты даже и не догадываешься… — Степан повернул голову, и Надя с ужасом увидела как в карих глазах писателя плещется такое знакомое ей веселое безумие. Точь-в-точь как у…

Королев вывернул руль, и машину занесло. И все те секунды, когда летели с обрыва, выскочив за разметку, сбив пару бетонных столбиков-надолбов, он, не отрываясь, смотрел на нее.

Когда передок машины коснулся земли, он засмеялся пронзительным смехом, в котором не было ничего человеческого.

А потом когда железный остов начал сминаться, сдавливая жалкие тела, пришла настоящая боль, смешанная со страхом, приправленная безумием, и обильно политая страданием. И все, что было до этого, оказалось мелким и несущественным. Как укус комара. Как сломанный ноготь…

И выворачиваясь наизнанку, она думала только об одном — скорее бы закончилась эта невыносимая мука!

И небеса услышали ее. Боль ушла, истончилась, улетела мелкими капельками за горизонт. Стала легче пуха, прозрачнее слезы.

И наступила тьма…

(Вот так детка, все и происходит…)

В темноте не было ничего. Совсем ничего. И от этого хотелось выть и беситься. Вот только толку от этого не было никакого.

Позже тьма понемногу рассеялась, и Надя сумела расслышать, что говорит сумасшедший писатель.

— Вот так, все и происходит на самом деле…

Они мчали вперед, не останавливаясь, и Надежда заерзала, пытаясь сообразить, что с ней. Степан сосредоточенно крутил баранку, словно ничего и не произошло. Все так же играла медленная, тихая музыка, изливаясь из динамиков печальными нотами страдания.

— Страшно… Боже, как страшно… — прошептала Надя, и закрыла глаза.

— Нет, детка, совсем нет… — скривился в улыбке Степан. — Куда страшнее, крошка, ощущать это все, когда ты знаешь, что там, за пределом.

Машину занесло. Черная иномарка кувыркалась по дороге, высекая искры. Мир за пределами лобового стекла менял очертания, становясь с ног на голову, вертясь в немыслимом круговороте.

Надя вжалась в сиденье, и закрылась рукой, как будто это могло чем-то помочь ей. Сил хватило только на то, чтобы простонать:

— О нет, пожалуйста, не надо! ТОЛЬКО НЕ ЭТО!!!

— Да, детка, да! — Степан бесновался, сжимая руль, раскачиваясь в безумном ритме.

Потом вернулась боль. Она была в сто крат сильнее прежней. Так же как и страх, и ужас, и страдание.

Всего этого было слишком много. Чересчур много. Много как никогда. И когда сил оставалось только на то, чтобы прошелестеть пересохшими губами — хватит, все изменилось:

Боль стала сильнее, острее. Она была пронизана жилками отчаяния. Она бурлила, меняла свои состояния. Она была вездесущей. Как свет, как тьма. Ее было много. Так много, что хотелось вывернуться наизнанку, раствориться в буйной пене, упасть на дно округлой галькой, выброситься на берег, чтобы только не чувствовать ее всепоглощающей страсти.

— Нет!!! — прохрипела она.

И этого оказалось достаточно.

Боль ушла. Сгинула, пропала, растворилась, стерлась из памяти, оставив только неровные очертания, блеклые контуры, смутные образы, суетные мысли.