Либба Брэй - Великая и ужасная красота

Мадемуазель вскидывает руки, и мы одновременно встаем и хором произносим:

— Au revoir, Mademoiselle LeFarge. [8] До свидания, мадемуазель Лефарж (фр.).

— Au revoir, mes filles, [9] До свидания, девушки (фр.). — отвечает мадемуазель Лефарж, когда мы принимаемся убирать в столы книги и чернильницы. — Джемма, вы не могли бы задержаться ненадолго?

Ее английский звучит как холодный душ после всего этого горлового, отвратительного французского. Мадемуазель говорит с акцентом, но она говорит по-английски, а вот я по-французски — нет…

Фелисити с такой безумной скоростью кидается к двери, что чуть не спотыкается.

— Мадемуазель Фелисити! Нет необходимости так уж спешить.

— Прошу прощения, мадемуазель Лефарж. — Фелисити одаривает меня обжигающим взглядом. — Я просто вспомнила, что должна вернуть на место кое-что важное до начала следующего занятия.

Когда в комнате не остается никого, кроме меня и мадемуазель Лефарж, она тяжело усаживается за свой стол. На нем стоит только фотография красивого мужчины в мундире. Наверное, это ее брат или еще какой-то родственник. В конце концов, она ведь «мадемуазель», а не «мадам», и ей давно перевалило за двадцать пять, то есть она представляет собой истинную старую деву без малейших надежд выйти замуж; а иначе бы с какой стати она очутилась здесь, в школе, и стала бы учить девушек?

Мадемуазель Лефарж качает головой.

— Вам необходимо очень много заниматься французским, мадемуазель Джемма. Уверена, вы и сами это понимаете. Вам придется здорово потрудиться, если вы хотите остаться в этом классе, с девушками вашего возраста. Но если я не увижу улучшений, я буду вынуждена перевести вас в младший класс.

— Да, мадемуазель.

— Если понадобится, вы всегда можете обратиться за помощью к другим девушкам. Фелисити очень неплохо говорит по-французски.

— Да, — киваю я, судорожно сглатывая.

Да лучше я сгрызу все свои ногти, чем попрошу о помощи Фелисити!

День тянется медленно, ничего особенного не происходит. У нас был урок дикции. Потом урок танца, урок правильного движения и латинский. Еще был урок музыки, который вел мистер Грюнвольд, крошечный сутулый австриец с усталым голосом и печатью неудачника на обвислом лице; весь его вид говорил о том, что учить нас музыке и пению — это невыносимая пытка, медленно доводящая его до гибели.

Мы все, впрочем, более или менее прилично музицируем, хотя и без вдохновения, — все, кроме Энн. Зато у нее чистый, нежный голос. Он звучит очаровательно, хотя, может быть, немного робко.

Если бы у Энн была возможность учиться и она вложила бы в пение больше чувства, она могла бы стать по-настоящему хорошей певицей. Просто стыд, что у нее нет ни малейшего шанса. Она находится в школе только для того, чтобы научиться служить. Музыка умолкает, и Энн, опустив голову, возвращается на свое место, а я думаю о том, сколько же раз за день ей приходится вот так умирать.

— У тебя очень красивый голос, — шепчу я, когда Энн садится.

— Ты это говоришь просто от доброты, — возражает она, кусая ноготь.

Но на ее пухлых щеках вспыхивает легкий румянец, и я понимаю, что для нее имеет огромное значение возможность петь, пусть даже и совсем немного.

Вся неделя проходит в скучнейшем однообразии. Молитва. Урок хороших манер. Урок изящного движения. С утра до вечера я наслаждаюсь положением отверженной наравне с Энн. По вечерам мы с ней сидим у камина в большом холле, где тишину нарушает лишь смех компании Фелисити, — эти девушки подчеркнуто нас не замечают. К концу недели я совершенно уверена, что превратилась в невидимку. Но не для всех.

Я получаю весточку от Картика. На следующий вечер после того, как я нашла дневник, я обнаруживаю старое письмо отца приколотым к моей кровати маленьким клинком. Это письмо, бессвязное и сентиментальное, больно читать, и я спрятала его в ящик письменного стола, засунув подальше. Ну, во всяком случае, мне так казалось. И теперь, когда я вижу этот листок, на котором поперек строчек, написанных отцом, кто-то размашисто начертал: «Вас предупреждали!» — меня до костей пробирает холодом. Угроза слишком откровенна и понятна. И уберечь себя и родных от опасности я могу только одним способом: захлопнув свой ум перед видениями. Но я уже поняла, что не смогу закрыться, не отказавшись от самой себя. Страх заставляет меня прятаться в себе, отстраняясь от окружающего, — все кажется таким же бесполезным, как опаленное пожаром восточное крыло школьного здания.

Я ощущаю себя живой только во время уроков рисования, которые ведет мисс Мур. Я ожидала, что они будут скучными, что придется делать зарисовки каких-нибудь кроликов, резвящихся на английских полях, — но мисс Мур в очередной раз удивляет меня. Она в качестве темы нашей работы выбирает прославленную поэму лорда Теннисона «Леди Шелот». Это история о женщине, которая должна умереть, если покинет безопасное убежище в башне из слоновой кости. Но еще более удивительно, что мисс Мур захотелось узнать наше мнение об этом произведении. Она собирается заставить нас говорить и рискнуть высказать собственное мнение вместо того, чтобы усердно копировать картинки с изображением фруктов. А это приводит овец в полное замешательство.

— Кто может сказать что-либо вот об этом изображении леди Шелот? — спрашивает мисс Мур, ставя холст на мольберт.

На ее наброске женщина стоит у высокого окна, глядя вниз, на рыцаря в лесу. В зеркале за ее спиной отражается внутреннее убранство комнаты.

Мгновение-другое все молчат.

— Ну, кто же?..

— Это рисунок углем, — говорит Энн.

— Да, такое заявление трудно было бы оспорить, мисс Брэдшоу. Еще кто-то?

Мисс Мур в поисках жертвы обводит взглядом всех восьмерых присутствующих.

— Мисс Темпл? Мисс Пул?

Никто не произносит ни слова.

— Ах, мисс Уортингтон, вы ведь всегда находите, что сказать!

Фелисити склоняет голову набок, делая вид, что всматривается в набросок, но я уже догадываюсь, что она хочет сказать.

— Это чудесный рисунок, мисс Мур. Отличная композиция, фигура женщины уравновешена изображением зеркала. Сама фигура изображена в стиле, подражающем прерафаэлитам, мне кажется.

Фелисити расцветает в улыбке, ожидая похвалы. Она воистину достигла высот в искусстве ловких ответов.

Мисс Мур кивает.

— Точная оценка, хотя и бездушная.

Улыбка Фелисити мгновенно угасает. Мисс Мур продолжает:

— Но что вы думаете о происходящем на этой картинке? Какие чувства у вас возникают, когда вы смотрите на нее?

«Какие чувства у вас возникают?» Мне никогда прежде не задавали подобного вопроса. Да и остальным девушкам тоже. От нас вовсе не ожидают каких-то там чувств. Мы ведь британки! В комнате воцаряется глубокая тишина.