Либба Брэй - Великая и ужасная красота

— Дорогая Мэри, ты это сделала! Завтра мы возьмемся за руки и воссоединимся с нашими сестрами. А потом мы познаем все тайны сфер…

Меня охватывает дрожь. Обеих этих девушек, Мэри и Сару, посещали видения. Я не одинока. Где-то существуют две девушки — две женщины, — которые, возможно, сумеют мне помочь. Может быть, именно это и хотела сообщить мне Мэри? Дверь в свет. Я не видела ничего подобного… и сада тоже. Мне пока вообще не представлялось ничего прекрасного. А что, если мои видения совсем не похожи на видения Мэри? Картик сказал, что они опасны, и все, что я до сих пор испытывала, как будто доказывает правоту его слов. Картик, который вполне мог наблюдать за мной прямо сейчас, затаившись в лесу… Но что, если он ошибается? Что, если он просто лжет?

Для моей головы все это чересчур. Я закрываю тетрадь и принимаюсь прогуливаться между огромными деревьями, легко касаясь пальцами грубых неровностей древней коры. Земля под ногами усыпана желудями, сухими листьями, мелкими веточками, вокруг шевелится лесная жизнь…

Я выхожу на поляну, и передо мной возникает маленькое озеро, с поверхностью гладкой, как стекло. На другой его стороне стоит навес для лодок. И к обрубку дерева привязана старая голубая гребная шлюпка, с одним-единственным веслом. Она слегка раскачивается под порывами ветра, отчего по воде идет рябь. Вокруг никого нет, никто не может меня увидеть, и потому я, обойдя озерцо, отвязываю лодку от причала и забираюсь в нее. Теплый солнечный луч целует меня в щеку, когда я ложусь на носу лодки. Я думаю о Мэри Доуд и ее прекрасных видениях, о двери в свет, о фантастическом саде. Но если бы я управляла своими видениями, я бы больше всего хотела увидеть матушку.

— Я выбираю ее, — шепчу я, моргая, чтобы смахнуть слезы.

«Не лучше ли выплакаться, Джемма…»

Я закрываю лицо ладонями и тихо рыдаю; я плачу, пока у меня не распухают глаза. Ритмичный плеск воды о борт лодки лишает меня воли, и вскоре меня охватывает дремота…

…И сразу начинается сон. Я бегу по лесу сквозь ночной туман, дыхание вырывается изо рта маленькими белыми облачками. Я гонюсь за ланью, ее светло-коричневое тело мелькает между деревьями, как будто дразня меня, как будто она сама — часть тумана и вот-вот растает… Но я понемногу догоняю ее. Мои ноги все набирают скорость, и вот я уже почти лечу, я протягиваю руки, чтобы коснуться лани. Пальцы ощущают теплый мех — но это уже не лань, это синее платье моей матушки. Это моя мать, моя мать — здесь, в этом месте, и ткань ее платья совершенно реальна под моими пальцами. Матушка улыбается.

— Найди меня, если сможешь, — говорит она и бросается бежать.

Подол ее платья цепляется за ветку дерева, но она тут же высвобождается, сильно дернув юбку. Я хватаю лоскут ткани и прячу в лиф, и гонюсь за ней по затянутому туманом лесу, и выбегаю к руинам древнего храма, где пол усыпан лепестками лилий. Я боюсь, что потеряла ее, но она манит меня, стоя на тропе. Я снова бегу сквозь туман, и вдруг мы попадаем в школу Спенс, и взбегаем по бесконечным ступеням, мчимся по коридору третьего этажа, где длинным рядом висят портреты. Я бегу на звук смеха матушки, и мы взлетаем по лестнице еще выше, — и вдруг я остаюсь в одиночестве на площадке перед запертой дверью в восточное крыло… Воздух тихо нашептывает колыбельную… «Приди к нам, приди к нам, приди к нам…» Я сильно толкаю дверь ладонью. Но за ней вовсе не обгоревшие руины. Там комната, полная живого света, с золотыми стенами и сверкающими полами. Матушка исчезла. Вместо нее я вижу маленькую девочку, сжимающую в руках куклу.

Девочка смотрит на меня большими немигающими глазами.

— Они обещали мне куколку…

Мне хочется сказать: «Извини, я не понимаю», но стены вдруг начинают таять. Мы оказываемся среди голых деревьев, снега и льда, на режущем холодном ветру. С горизонта надвигается тьма. Надо мной нависает лицо мужчины. Я знаю его. Это Амар, брат Картика. Он замерз, заблудился, он убегает от чего-то, чего я не вижу. А потом тьма говорит мне:

— Так близко…

Я внезапно просыпаюсь и какое-то мгновение, глядя на солнечные блики на воде, не могу понять, где нахожусь. Сердце в груди колотится как сумасшедшее, словно готово выпрыгнуть наружу. Сон кажется куда более реальным, чем вода, лижущая мои пальцы. И мама… Она была так близко, что могла коснуться меня… Почему она убежала? Куда она меня вела?

Мои мысли прерывает негромкий девичий смех. Я не одна. Смех повторяется, и я понимаю, что это Фелисити. В голове все перепуталось. Стремление догнать маму, ускользнувшую от меня даже во сне. Мистическая загадочность дневника Мэри. Ослепляющая ненависть к Фелисити и Пиппе, и ко всем, кто идет по жизни легко, без забот. Они выбрали не тот день и не ту девушку, чтобы устраивать свои жестокие шутки. Я им покажу настоящую жестокость. Я сломаю их тонкие шейки, как сухие веточки…

«Поосторожнее, вы! Я — чудовище. Лучше бегите и прячьтесь. Скачите прочь на своих маленьких оленьих копытцах…»

Я выбираюсь из лодки бесшумно, как перышко, упавшее на снег, и осторожно огибаю навес, прячась за густыми кустами. Нет, больше вам меня не напугать, леди. Никогда вам меня не напугать. Смех превращается в нечто вроде мурлыканья. И я слышу другой голос, более низкий. Мужской. А, так девочка-пытка не одна? Это только к лучшему. Я их всех удивлю, я им покажу, что не стоит и пробовать еще раз одурачить меня…

Я подбираюсь на пару шагов ближе, а потом резко выскакиваю из-за кустов, — и как раз вовремя, чтобы увидеть, как Фелисити крепко обнял какой-то цыган. Фелисити замечает меня и пронзительно вопит. Я тоже ору. Она визжит снова. Мы смотрим друг на друга, задыхаясь, а цыган в белой рубахе весело переводит взгляд с Фелисити на меня и обратно, изумленный, и его золотистые глаза под темными густыми бровями вспыхивают искрами.

— Что… что ты здесь делаешь? — выдыхает наконец Фелисити.

— Я могла бы задать тебе тот же самый вопрос, — отвечаю я, кивком указывая на приятеля Фелисити.

Оказаться застуканной наедине с мужчиной — это чудовищный позор… это повод к быстрому вынужденному венчанию. Но быть застуканной наедине с цыганом! Если бы я сказала об этом кому-нибудь, жизнь Фелисити была бы полностью загублена. Если бы я сказала.

— Я Итал, — произносит молодой человек с сильным румынским акцентом.

— Не говори ей ничего! — резко бросает Фелисити, все так же сильно дрожа.

Резкий голос миссис Найтуинг доносится до нас через лес:

— Девушки! Девушки!

Серые глаза Фелисити наполняются паническим страхом.

— Боже милостивый, она не должна нас тут найти!

С десяток других голосов принимаются выкрикивать наши имена. И они все приближаются и приближаются.

Итал обнимает Фелисити.