Абрахам Мэррит - Гори, ведьма, гори! [Дьявольские куклы мадам Мэндилип]

Около двух сиделка позвонила и сообщила, что Рикори проснулся, может говорить и спрашивает меня.

Он улыбнулся мне, когда я вошел в комнату. Когда я стал слушать его пульс, он сказал:

— Я думаю, что вы спасли больше, чем мою жизнь, доктор Лоуэлл. Благодарю вас. Я этого не забуду.

Немного цветисто, но это в его характере. Это показывало, что мозг его работает нормально. Я успокоился.

— Да, вы были плохи!

Я погладил его руку. Он прошептал:

— Были еще случаи смертей?

Мне хотелось узнать, помнит ли он что-нибудь о том вечере. Я ответил:

— Нет. Но вы потеряли много сил с тех пор, как Мак Канн привез вас сюда. Я не хочу, чтобы вы много разговаривали сегодня. — И я добавил обычным голосом: — Нет, ничего не случилось. О да, вы упали с кровати сегодня утром, помните?

Он посмотрел на людей и потом снова на меня. И сказал:

— Я слаб. Я очень слаб. Вы должны очень быстро поставить меня на ноги.

— Вы будете сидеть через два дня.

— Меньше, чем через два дня, я должен встать и выйти. Есть одна вещь, которую я должен сделать. Я не могу ждать!

Я не хотел, чтобы он волновался. Я оставил попытку узнать, что было в машине. Я сказал решительно:

— Это будет зависеть только от вас. Не нужно волноваться. Вы должны слушаться меня. Я должен оставить вас. Я дам распоряжение о вашем питании. Кроме того, я хочу, чтобы ваши ребята остались в комнате.

Он возразил:

— И тем не менее вы хотите уверить, что ничего не случилось!

— Я хочу, чтобы ничего не случилось. — Я наклонился над ним и сказал очень тихо: — Мак Канн поместил людей вокруг жилища Мэндилип. Она не сможет убивать!

Он ответил:

— Но ее слуги способнее моих!

Я внимательно взглянул на него. Глаза его были непроницаемы. Я пошел в свой кабинет в глубокой задумчивости. Что знал Рикори?

В одиннадцать часов Мак Канн позвонил мне по телефону. Я был так рад услышать его голос, что даже рассердился.

— Где вы были? — начал я.

— Слушайте, док. Я у Молли, сестры Питерса, приходите скорей.

Это требование еще больше раздражило меня.

— Не сейчас, — ответил я. — Сейчас мое служебное время. Я буду свободен только с двух.

— А не можете вы всё-таки приехать? Что-то случилось… Я не знаю, что делать!

В его голосе слышалось отчаяние.

— Что случилось? — спросил я.

— Я не могу сказать вам по те… — голос понизился, стал мягким, я слышал, как он сказал: «Успокойся, Молли, это не поможет», а затем обратился ко мне: — Ну, хорошо, приезжайте, как только сможете, док. Я подожду. Запишите адрес.

Затем, после того, как он продиктовал мне адрес, я услышал, как он сказал: «Оставь это, Молли, я не уйду от тебя!»

Он резко оборвал разговор и повесил трубку. Я вернулся к своему столу обеспокоенный. Он не спросил меня о Рикори. Это само по себе было тревожным признаком… Молли?.. Сестра Питерса, конечно! Может быть, она узнала о смерти брата и ей стало плохо? Я вспомнил, что Рикори говорил мне о том, что она ждет ребенка. Нет, я чувствовал, что паника Мак Канна вызвана чем-то большим, чем это. Я чувствовал себя всё более и более обеспокоенным. Я посмотрел на список вызовов. Серьезных случаев среди них не было. Я сказал секретарю, чтобы он им позвонил и отсрочил мои визиты. Я заказал машину и дал адрес Молли шоферу. Мак Канн встретил меня на пороге.

Лицо его похудело и осунулось, в глазах сквозила загнанность. Он молча пропустил меня через гостиную. Я прошел через нее, открыл дверь и увидел женщину с плачущим ребенком на руках. Он провел меня в спальню и подвел к кровати. На ней лежал мужчина, закрытый покрывалом до подбородка. Я нагнулся над ним, попробовал пульс, послушал сердце. Он был мертв. Он был давно уже мертв. Мак Канн сказал:

— Муж Молли. Осмотрите его так, как вы осматривали босса.

Я почувствовал исключительно неприятное чувство, будто какая-то рука специально направляла меня от Питерса к Уолтерс, затем к Рикори и, наконец, к этому, лежащему передо мной… Когда же это прекратится?

Я раздел мужчину, вынул из сумки увеличительное стекло и зонды. Я осмотрел всё тело, дюйм за дюймом, начиная от области сердца. Ничего… нигде ничего… Я перевернул тело. Сейчас же в основании черепа я увидел крошечную точку. Я вынул самый тонкий зонд и ввел его в ранку. И опять у меня появилось ощущение бесконечного повторения… Зонд свободно скользнул в отверстие. Я слегка пошевелил им.

Что-то вроде длинной тонкой иглы было введено в то место, где позвоночник соединяется с черепом. Случайно, а может быть, потому, что игла дико вращалась, чтобы порвать нервные пути, случился паралич дыхания, и это вызвало моментальную смерть. Я вынул зонд и повернулся к Мак Канну.

— Этот человек убит, — сказал я. — Убит тем же типом оружия, от которого пострадал и Рикори. Но на этот раз было сделано более умело. Он никогда не вернется к жизни, как Рикори.

— Да? — спокойно сказал Мак Канн. — И мы с Полем были при нем, когда это случилось. А с этим человеком были только его жена и ребенок. Как вы теперь поступите? Скажете, что они убили его, как вы сказали, что мы с Полем убили хозяина?

Я спросил:

— Что ты об этом знаешь, Мак Канн? И как ты попал сюда? Случайно?'

Он терпеливо ответил:

— Я не был здесь, когда это случилось, если вы хотите это знать. Это случилось в два часа. Молли позвонила мне час тому назад, и вот я оказался здесь.

— Ей повезло больше, чем мне, — сухо сказал я. — Ребята Рикори пытались разыскать вас с часу ночи.

— Я знаю. Но я не знал этого до того, как Молли позвонила мне. А если вы хотите знать, что я делал всю ночь, — я скажу вам. Я ходил по делам босса и вашим. Во-первых, я хотел увидеть, где племянница этой дикой кошки держит свой маленький автомобиль. Я нашел — но поздно.

— Ну, а люди, которые должны были наблюдать?

— Слушайте, док, поговорите с Молли. Я боюсь за нее. Ее поддерживает только то, что я говорил ей о вас.

— Пойдем к ней, — сказал я.

Мы вернулись в комнату с женщиной и плачущим ребенком. Женщине было не более 27–28 лет. При обычных обстоятельствах она была бы очень хороша.

Теперь лицо ее было измучено и смертельно бледно, глаза полны ужаса, ужаса на границе с сумашествием. Она поглядела на меня, не видя, всё время растирая губы кончиками пальцев. Девочка лет четырех продолжала беспрерывно плакать. Мак Канн встряхнул женщину за плечо.

— Кончи это, Молли! — сказал он грубо, но с жалостью. — Вот док.

Женщина посмотрела на меня внимательно и спросила немедленно, со слабой тенью неверия:

— Он умер?

Она прочла ответ на моем лице и закричала: — О Джони, Джони, родной! Умер!

Она взяла на руки ребенка и сказала почти спокойно:

— Джони ушел, дорогая. Дедли нужно уехать. Не плачь, крошка, мы скоро увидимся с ним.

Мне бы хотелось, чтобы она заплакала. Этот глубокий страх, не оставляющий ее глаз, был слишком силен, он как бы закрывал все выходы для горя. Ее мозг не мог вынести такого напряжения в течение длительного времени.