Олег Кожин - Бестиариум. Дизельные мифы (сборник)

– Обязательно, – сказал я скрывшему собеседника туману. – Обязательно, старина.

Во мгле, что вилась над грохочущим океаном, мне мнились призраки утонувших кораблей, летучие голландцы, мертвые подводные лодки, узники бермудского треугольника. Мне мнилась Атлантида. Близкая, как никогда.

На пирсе не было ни души. Но в грохоте волн слышался чей-то ехидный смех.

Пакет, полученный от Свански, жег меня сквозь карман макинтоша, сквозь кожу перчатки. Тайное знание, обманом полученное у судьбы.

Кожухов наверняка решит, что я спятил…

Я брел по Сан-Андреасу, городу целлулоида, вермута и поп-корна. Манекены следили за мной через стекла витрин. Окна следили за мной – чужие и пыльные. Пыльные изнутри. Никому не приходило в голову протереть их, посмотреть, что творится за ними. Всем было плевать.

Пакет Свански. Какую прорву мрачных тайн скрывает он? Что стоит за этим знанием?

Там должно быть указано, как попасть в Атлантиду.

У меня всегда было плохо с воображением. Всегда любил понапридумывать, понакручивать от души… Они считали меня параноиком. Однокашники. Сокурсники. Коллеги. Шеф. И даже те, кто стоял над ним, дергая за ниточки.

А Ульяна? Наверняка и она тоже…

В завываниях ветра, гнавшего по мостовым сухие пальмовые листья, мне чудилась насмешка.

Мне чудилось, что за мной кто-то гонится. Что за мной следят.

Но я зашел слишком далеко, чтобы сворачивать.

Я добрался до дешевого мотеля на окраине. На самой границе города и пустыни.

Я чертовски устал, но боялся уснуть. Боялся вновь увидеть Атлантиду. И сойти с ума.

Залпом осушил стакан дрянного бурбона, закурил. У нас в КомИнфе это не приветствовалось – выпивка, сигареты. Эти парни сговаривались на шашлыках, как лучше поделить между собой мир. Пропустив по рюмочке коньяка, закусив лимонной долькой, во время охотничьего привала сговаривались, где развязать очередной локальный военный конфликт – маленький и победоносный. И при этом понавешали на всех тридцати пяти этажах небоскреба на Альхазредской таблички с перечеркнутой сигаретой.

Лицемеры.

Комитет Информации. Информации о ком? Чем мы занимаемся? Связью. Связями. Они и впрямь связали нас. По рукам и ногам. Опутали паутиной. Заткнули рты, запечатали уши, завязали глаза.

И после этого – называют меня параноиком? Смешно.

Я заперся на хлипкий замок. Включил телевизор. Какая-то доисторическая порнография. Сел на матрас. Он так и затрещал, так и заколыхался подо мной. Что они туда закачали? Впрочем, морской болезни у меня нет. А если и есть – самое время от нее излечиться.

Там, куда я направляюсь, это будет лишнее.

Я распечатал пакет Свански.

Вот он, мой путь заветный. Через слои эфира и магические заслоны. Через барьер, через меловой круг, отделяющий чистое от нечистого, человечье от Мифического, доступное от запретного. «Абракадабра» – забытое заклинание времен темного средневековья, охоты на ведьм, чумы и резни. Бормочи себе под нос, убавляя по букве. И тогда, быть может, спасешься. Но я не хочу спасаться.

Я хочу заступить за меловой круг. Хочу нарушить границу.

Там, за барьером – острые шпили протыкают закат. Там перешептываются утопающие в сумраке вековые рощи. Там не действуют земные законы. Там пролегает граница измерений.

Заскрипело окно.

Я вспомнил, как это было.

Тогда, в другой жизни, в другом времени. Когда я был ребенком.

Я забрел в самую чащу леса, возле старой дедовской дачи. В третьем поколении я принадлежу к номенклатуре. Потомственный госчиновник. Как скучно.

От скуки я и бежал. Туда, в самое сердце леса.

Я нашел этот старый дуб, продрался к нему через заросли орешника, настоящие джунгли.

Обугленное молнией, мертвое, сухое дерево. Растопырившее скрюченные ветви-пальцы. Истыканное ржавыми гвоздями. Кому это могло понадобиться? Мертвый дуб в чаще леса и ржавые гвозди. Прибитый над дуплом коровий череп и вырезанные на коре руны и то не произвели на меня такого впечатления, как эти гвозди.

Позднее я узнал те символы, что вырезаны были на коре.

Тот, кого мы не называем по имени. Тот, чьи портреты мы вешаем в своих кабинетах, – черный прямоугольник в вычурной раме. Или в раме строгой. Обрамление по вкусу хозяина. Только содержимое неизменно. Чернота. Пустота. Великое ничто.

Теперь мне казалось, что я вновь был у того дуба. Что я прибит к нему вместо коровьего черепа. Голой спиной чувствую его шершавую кору, изрезанную тайными письменами. Чувствую оплетающий его колючий мох. А череп кружит окрест, скалясь, наслаждаясь долгожданной свободой, уставил на меня пустые глазницы. Смеется.

Двое пытались вломиться через окно. Еще двое – через дверь.

Я перекатился через матрас, укрывшись за ахающим и стонущим телевизором, высадил в них две обоймы. Одну – в окно. Другую – в дверь.

Нас учили и этому, но я никогда не думал, что навыки пригодятся.

Они не собирались ничего спрашивать. Они пришли прикончить меня и забрать то, что передал мне Свански. Пора сваливать.

Я сел в «кадиллак», взятый напрокат еще в Сан-Андреасе. Боюсь, что не верну его вовремя. Боюсь, возникнут трудности с визой и возвращением в гостеприимные Штаты.

Впрочем, на кой мне сюда возвращаться?

Меня ждал чудесный край на морском берегу. Сверкающая твердыня, к которой ведет крутая лестница… Мраморные перила. Купола, башни… Место, где я бывал неоднократно – в моих снах.

Я несся через Штаты, сквозь закат, огненным потоком, вдоль владений Не-Спящих. Безумные огни реклам, музыка, блеск. Горький кофе галлонами. Остывшие яблочные паи из придорожных кафе – не выпуская руля, вприкуску. Извечное невозвращение в извечную не-родину.

Переплетение подземных ходов. Город-под-городом, куда не проникает солнечный свет. Свисающие со стен бледные корни. Копошение крыс под ногами. В свете фонаря выплывали символы, жирно выведенные по влажным стенам. Знакомые символы. От света фонаря оживают тени, заполошно скачут по потолку и полу, мельтешат, будто отплясывая дикарские танцы.

Холм на краю леса, старая водокачка, о которой ходила дурная молва. Говорили, в городке пропадают дети. Говорили, что где-то неподалеку нашли тело, которое так и не опознали.

Почтальон из Эйлсбери, красноносый пьяница, сказал, что я двигаюсь в правильном направлении. Он смеялся мне вслед, бормоча: «Йа! Шаб-Ниггурат! Козел с легионом младых!»

За краем горизонта мне мерещилось море и одинокий парус. Я вспоминал, я твердил про себя вновь и вновь, вжимая педаль газа в пол, древний девиз: «Уходим в море!»

Я бросил на перекрестке «кадиллак», из-под раскрытого капота которого валил густой черный дым. Дальше ехал на автобусе; в салоне не было ни одного человека – бледные лица в струпьях чешуи, из-под растянутых воротников свитеров алеют жаберные щели.