Эдвина Нун - Наследство Крэгхолда

В эту ночь Картрет читал с большим, чем когда-либо, интересом и вниманием. Сорокасантиметровая свеча уже оплавилась наполовину. Книга в мягкой обложке, которую он держал в руках, была уже второй за этот вечер, которую он дочитал до конца.

Закончив чтение, он бережно закрыл книгу и положил в стопку поверх других книг, лежавших у его локтя. Его красивое лицо, производившее на окружающих такое большое впечатление, оставалось холодным и безучастным.

В этот момент раздался глухой стук в дверь. Картрет нахмурился, поднялся во весь свой высокий рост и направился к двери, находившейся метрах в полутора от его стула.

— Кто там? — прошептал он громким свистящим шепотом, похожим на шорох ветра или, скорее, на шипение какой-то рептилии.

Из-за двери отозвался низкий и внушительный, доброжелательный голос. Скорее всего, он принадлежал священнику или, может быть, счастливому, улыбающемуся призраку. В нем звучала насмешка.

— Шесть часов, и все в порядке.

— Хорошо, — ответил Картрет.

— Вокруг — никого, кроме ветра одного, а озеро — недвижно и спокойно. Добродетель и милосердие всегда пребудут с нами, куда бы мы ни отправились. — Голос священника звучал монотонно, словно он произносил молитву.

— Господь — наш пастырь, — свирепо прошептал в ответ Картрет, и темные глаза, словно две вспышки света, сверкнули на его аристократическом лице. — Но нам это не понадобится, не так ли?

— Нет. Да, хотя я иду…

— Иди спать, Вентворт, — приказал Картрет спокойным и убийственным, не терпящим возражений тоном. — До ночи больше делать нечего.

— Тогда до ночи. Разлука — такая сладкая мука, друг мой.

— Иди.

— Ухожу.

В наступившей тишине в коридоре за дверью послышались поспешно удаляющиеся шаги. Картрет мрачно улыбнулся; повернувшись и сложив на груди руки, он направился обратно к столу, на котором еще теплился огонек свечи, хотя она уже почти догорела. Слегка склонившись, Картрет задул ее, и в его лице, четко вырисовывавшемся в розоватом свете догорающей свечи, было что-то дьявольское. В одно мгновение комната погрузилась во мрак.

Больше ничего не было ни видно, ни слышно. Кроме визгливого скрипа и скрежета металла.

Этот звук послышался тогда, когда внезапно пришли в движение петли огромного ящика. Это был звук поднимаемой крышки. В мертвой тишине, царившей в комнате, звука опускающейся крышки не послышалось.

За окнами этой темной комнаты, за готическими стенами Крэгхолд-Хаус, над вершинами деревьев показались первые слабые проблески рассвета. Прорвав свинцовую тяжесть небес, они рассеялись над унылым ландшафтом, простиравшимся до подножий Шанокинских гор и светлых холодных недвижных вод озера Крэгхолд. Нигде не было слышно ничего подобного щебету птиц на деревьях или шороху болотных тварей. Лягушки-быки, жабы и другие ночные обитатели были на удивление молчаливы — словно сама Природа-мать покинула эту землю ради более зеленых и более приятных полей. Крэгхолд и его окрестности лежали немые и безжизненные под предрассветным небом. Горы, деревья, трава и даже земля и сам замок — буквально все вокруг навевало ощущение мертвенного оцепенения.

В Крэгхолд-Хаус настал новый день.

Наверху, в своем номере, еще прочно запертом во время ночного кошмара, совершенно без сил Энн Фэннер неподвижно лежала на полу у окна. Трудно было понять, дышит ли она. Темные волосы волной рассыпались на полу, а гибкая фигура была невероятным образом изогнута, словно это была тряпичная кукла. Японский халат прилип к телу, словно флаг неведомой страны, развернутый в знак то ли победы, то ли поражения.

Джорджу Туэмблу не понравилось бы видеть ее такой, потому что он испытывал к ней нормальную здоровую страсть.

Никогда раньше в своей жизни Энн Фэннер не была так абсолютно беспомощна и отдана на милость судьбы. Никогда она не была столь уязвима, как теперь. Она больше не была взрослой современной американской женщиной — свободной, способной позаботиться о себе, своих делах и собственной жизни.

Теперь это был словно накричавшийся от ночного кошмара, а затем уснувший маленький ребенок. Ребенок, боявшийся темноты и любого ночного шороха.

Свет в номере продолжал гореть, а Энн оставалась лежать без сознания. В Бостоне она никогда не испытывала подобного страха — даже когда Джордж Туэмбл сделал ей свое ужасное предложение, — только теперь, в первую ночь в Крэгхолд-Хаус.

Как бы то ни было и что бы это ни было, она угодила — случайно ли или по чьему-то умыслу — в сети ужаса, которые опутали ее в этом странном доме. Как Алиса, она, сама того не ведая и не желая, ощупью отправилась в Зазеркалье — в новый и оттого более пугающий мир. И, как все неосторожные и излишне доверчивые путешественники и исследователи, она должна была заплатить за свое любопытство.

Крэгмур с его Крэгхолд-Хаус должен был стать внутренним кругом царства теней, из которого она если и выберется, то только благодаря Божьей милости.

Или если у нее достанет здравого смысла.

Энн Фэннер всегда утверждала, что если веришь в существование Бога, значит, веришь и в дьявола. Все должно было быть именно так: дьявол сосуществовал с Богом, как доктор Джекил с мистером Хайдом. То есть Люцифер должен был бороться с Богом.

И если есть царство небесное, значит, должна существовать и преисподняя, расположенная в определенном месте, как и любой географический объект, место, где с тобой могут произойти страшные, ужасные вещи. Место, где царит Ужас.

Когда Энн Фэннер наконец проснулась при свете утра, заполнившего ее комнату, и вспомнила все, что произошло с ней ночью, она уже знала, где могло находиться царство Аида. У нее уже не оставалось в этом никаких сомнений, когда она встала, пытаясь привести в порядок свое тело, душу и разум. Она просто цепенела от страха.

Крэгмур был преисподней.

Крэгхолд-Хаус был чистилищем.

Энн решила уехать из этого страшного места еще до наступления следующей ночи, до того, как ужас посетит ее снова. Это была единственная мысль, засевшая теперь в ее голове, и ее надо было обдумать с ясным умом. Теперь она точно знала, что видела то, что видела. Пусть какие угодно ученые или знахари-шаманы объясняют все это колдовством, большим количеством телятины, съеденной на обед, или суевериями.

Она больше не хотела иметь ничего общего с этим! С этим ненормальным номером, в котором при выключенном свете все предметы кажутся сделанными из серебра и кристаллов лунного света.

С движущимся огненным шаром, превратившимся в призрак недобитого воина с полей сражений Гражданской войны.

И с Картретом — с этим… этим Дракулой во плоти! Ну да, конечно! Теперь она поняла, кого он ей напоминал!