Игорь Денисов - Судья

Покровский неожиданно сменил тему.

— Через месяц День Города. Насколько я знаю, в парке будет шумное гулянье.

— Да.

Покровский улыбнулся.

— Я вам советую быть там.

— И не в первый раз. Может, объясните наконец, что случится в этом чертовом парке?

Одарив его усталым взглядом, Покровский отдал честь.

— До встречи, капитан.

Быстров смотрел, как удаляется его согнутая скрытыми тревогами спина.

Он влез в микроавтобус. Саня, обернувшись, спросил:

— Кофе будешь?

Павел настоял на том, чтобы Инна посетила врача.

— Ничего не бойся. Я пойду с тобой.

— Нет. Я пойду одна.

— Кто последний? — спросила Инна хриплым от волнения голосом.

Женщины в очереди повернули головы в ее сторону. Колючие взгляды пронзили раскаленными иглами. Инне захотелось провалиться сквозь землю.

— Я последняя, — холодно ответила женщина средних лет, некрасивая, с крючковатым носом. — У вас на сколько талончик?

— На десять часов.

— Вы последняя будете. У меня на полдесятого.

— Хорошо, — пролепетала Инна.

Она присела на краешек исписанной непристойностями скамейки, сдвинув ноги. Девушка не поднимала глаз. Все, что она видела — свои побелевшие пальцы, вцепившиеся в сумочку.

Мучительно тянулись минуты. Женщины, одна за другой, с тяжелым вздохом входили в кабинет, который спустя время выплевывал их, проклинающих все на свете, плачущих, униженных.

Вот и женщина с крючком вместо носа встала и, перекрестившись, вошла в кабинет. Инна сжала сумочку. Что ее ожидает? Пошлют на анализ крови. Инна с ужасом вспомнила, какой гадостью пичкала себя. Конечно, она уже давно не пила и не кололась, кроме того дня, когда, перепугавшись, сбежала от Павла к Илье. Эта минута слабости может бог знает как повредить ребенку.

Женщина вышла, кивнула. Инна с трудом встала, на деревянных ногах подошла к двери. Перед глазами все плыло. Она потянула дверь на себя.

Жирная как слон женщина-врач сидит за столом, вносит запись в журнал посещений. Ассистентка с покрытым оспинами лицом у хромированного столика гремит инструментами. Полумрак прорезает слепящий свет четырехглазого чудовища на тонкой стальной шее.

Инна застыла на пороге, моргая. Женщина-врач подняла голову, с усталой ненавистью взглянула на пациентку.

— Ну, чего тормозишь? Иди сюда, не укушу. Талон давай. Медицинская карта где?

Инна протянула ей медицинскую карту. Врач, заглянув в карту, задала вопрос. Инна, дернув головой, переспросила:

— Что?

— Ты глухая или тупая? — врач сощурилась. — Или ты под кайфом?

— Нет, — прошептала Инна, глядя на жестокое жирное лицо с мясистыми губами.

Ассистентка, не поворачиваясь, сказала сурово:

— Трахаются под забором, потом по врачам бегают.

Инна промолчала. Она поняла, какой ее считают, и что в ее случае их презрение оправдано. Сколько таких, как она, ежедневно входят сюда, потупив глаза?

Врач, шмыгая носом, протянула ей талон.

— Дуй в лаборантскую на анализ мочи. Баночку взяла с собой?

— Да, — с облегчением выдохнула Инна. Схватив бумажку, выскочила из кабинета, где воздух пропитан запахами спирта и унижения.

Она сделает все анализы на свете, прыгнет с высотного здания, если надо — только бы на нее больше не рявкали.

Спустя полчаса она вновь предстала пред ясные очи врачихи.

— Ложись, — женщина указала на медицинское кресло. — Юбку задрать, трусы снять. Ноги раздвинь.

Чужие грубые руки в резиновых перчатках ощупывали ее, причиняли боль. Инна закусила губу, чтобы не завыть.

— Тошнота была? Сонливость? Из трубы текло? Ноги раздвинь, говорю!

Спустя вечность ей велели встать. Врач села за стол, нацарапала на бумажке несколько слов.

— Поздравляю, родимая, — с издевкой сказала она. — Залетела. Моли Бога, чтобы урод не родился. На прием в пятницу к десяти.

Инна вышла на свободу, словно преступница, отсидевшая за решеткой десять лет. Ее трясло.

Павел, в белой рубашке и серых джинсах, поднялся навстречу. Инна, увидав его, разрыдалась от облегчения.

— Извини, я решил, одной тебе будет тяжело, — он обнял ее. — Опоздал, как всегда. А в кабинет идти постеснялся. Ну, как ты?

Инна ощутила на горящей щеке прохладный поцелуй. Женщины в очереди теперь смотрели на нее с уважением.

— Ничего. Паша, ты был прав. У нас будет маленький.

Он погладил Инну по руке.

— Ну и ладно. Пойдем. Я вызову такси.

Парень в бейсболке, откинувшись на спинку сиденья, расстегнул спортивную куртку.

— Фу-у, жара! — он потянулся. — Пивка бы щас.

— Размечтался, — оператор не отрывал глаз от экрана. — Кофе пей, тварь.

— Есть там что, Саша? — спросил Быстров. Оператор не ответил, с нечеловеческой скоростью стуча по клавишам.

Парень в бейсболке встал и направился к выходу, пригнув голову.

— Кто знает, где здесь можно обоссаться?

— За углом, — сказал оператор. — Там забор, никому не видно.

— А и плевать, пусть смотрят, — с этими словами специалист по электронной технике вылез утробы микроавтобуса. Закрыл дверь, оставшись снаружи, в абсолютном одиночестве.

Быстровым овладела неясная тревога. Он привстал с места и открыл дверь, впустив в душный салон утреннюю прохладу.

— Ты чего? — спросил оператор, на миг отвернувшись от экрана.

— Жарко, — сказал Быстров, глядя на угол кирпичного дома, за которым сейчас справлял малую нужду парень в бейсболке. За этим углом был тупик — кирпичная стена, от которой до соседнего дома тянулся деревянный забор.

Быстров сел на место. Под беглыми пальцами оператора тихо щелкали клавиши.

Он думал о том, удастся ли ему «дело Судьи», и что это значит для него в плане карьеры. Что он будет делать потом?

Быстров думал о тех, кого каждый день видел в коридорах. Эти люди каждый год покупали новые машины, праздновали дни рождения в ресторанах и отдыхали в Турции. Они любили Быстрова, дружески хлопали по плечу. Потому что знали: он наивный дурачок и им не опасен. А Сашу Точилина боялись и ненавидели.

«Я должен остановить Судью. Возможно, тогда я обрету силу, чтобы начать то, о чем давно мечтал. Очистить родной город от скверны. Отомстить за Точилина».

— О чем задумался?

Быстров вздрогнул.

— Ни о чем. Пойду, проверю, как там Антон.

— Да, — обыденным голосом сказал оператор. — Он что-то задерживается.

Быстров, жмурясь от яркого солнечного света, вылез наружу. Поморгал, чтобы глаза привыкли к солнечному свету.

Сделал пятнадцать шагов и повернул за угол.

Антон сидел, привалившись спиной к грязной кирпичной стене. Глаза стеклянно таращились на забор. В черепе зияла дыра, через которую можно было увидеть мозг. Волосы слиплись от крови.