Игорь Денисов - Судья

— Всем занять позиции, — сказал он в динамик, потому что чувствовал себя обязанным сказать что-нибудь.

— «Так точно, вас понял, занять позиции».

Кто ответил? Кто скрылся за механическим искаженным голосом? Быстров не мог сказать точно. Он был неопытен и слишком взволнован.

Капитан исполнился мистическим трепетом перед безжалостным механизмом, который — он чувствовал — вовсе ему не подчинялся.

Видение: начальник областного УВД пожимает ему руку. Фотовспышки, телекамеры, кричащие заголовки на первых полосах газет.

Быстров почувствовал за спиной несокрушимую твердь государства. Его тело наполнялось мощью, в глазах появился блеск. Он был исполнителем великой миссии.

Рация затрещала.

Быстров поднял рацию к губам.

— Первый на связи.

— «Первый, первый, говорит седьмой. Мы Его взяли».

— Вас понял. Где вы сейчас?

— «Пост номер семь, повторяю, пост номер семь».

Быстров переключил канал.

— Всем постам полная боевая готовность. Первый отряд — на пост номер семь.

Быстров отключил рацию. Кивнул людям в масках.

— Получилось.

Пост номер семь — это угол размером с детскую площадку, образованный стыком двух многоэтажек, десятком гаражей и зданием детсада № 12.

Приближаясь, капитан увидел группу омоновцев, которые сгрудились кругом, закрывая обзор.

Быстров почувствовал внезапный страх.

— Что происходит?

Двое в масках обернулись. В их движениях было что-то животное. Они походили на призраков с автоматами.

Один шагнул к Быстрову.

— Он ушел. Федоров убит.

— Куда ушел?

Омоновец махнул рукой в черной перчатке: за мной.

Быстров последовал за ним. Омоновцы расступились перед ним. Но по-прежнему толпились, скрывая от глаз капитана что-то на земле.

Они повернули за угол. Быстров заморгал, силясь понять, что же он видит.

Между стенами двух домов проем загородила ледяная стена высотой в два с половиной человека. От угла до стены тянулась кровавая цепочка.

Человек в маске повернулся к нему.

— Федоров взял Его у гаражей. Вместе с Никоненко его оставили стеречь убийцу. Я только на минуту отлучился доложить командиру отряда. Услышал стрельбу. Бегу назад — Федоров лежит убитый, второй в ступоре, а этот… черный — бежит за угол.

Наши открыли огонь. Я крикнул, чтоб не стреляли. Побежал за Ним. Повернул — тут вот что, — омоновец кивком указал на ледяную стену.

Быстров приподнял фуражку, почесал лоб.

— Он был в наручниках?

— Да.

— Тогда какого хрена?

Люди в масках вертели головами, стараясь не смотреть на капитана. Быстров вдруг понял: они его презирают. В нем нет чего-то, что было у Точилина — и хоть тресни.

Они никогда не будут уважать его.

А Точилин пропал без вести. Где его черти носят?

Омоновцы расступились перед Быстровым. Капитан мгновенно охватил взглядом все: тело с двумя рваными дырами на груди, сквозь которые матово поблескивал кевларовый бронежилет. Лужу крови вокруг простреленной головы. Двое держали под руки Никоненко. Маску с него сняли. Волосы нелепо торчат во все стороны, глаза расширены, посиневшие губы дрожат. Никоненко мерз в середине июня. Брови и ресницы покрыты инеем.

— Он дохнул на меня, — выдавил Никоненко. — Холодно так стало… Я автомат выронил. Стою, рукой пошевелить не могу. А этот, черный, капюшон свой поганый снимает.

— Что ты видел? — спросил Быстров. Он тоже похолодел — здоровый мужик в камуфляже говорил детским голосом, и глаза его были широко раскрыты.

Никоненко, дернув щекой, безумным взглядом посмотрел на капитана.

— Себя, — прошептал он. — У Него было мое лицо. Только старое. Злое. И какое-то… больное, что ли… Не могу объяснить. Никогда такого не видал.

Молчание. Один из омоновцев, мрачно насупившись, сплюнул под ноги.

«Прощай, Никоненко», подумал Быстров. «Кончилась твоя служба».

— Что дальше?

— Глаза… глаза у Него были страшные. На меня смотрит, я чувствую, что дышать не могу, и мыслей в башке никаких нет. Сам не понял, как Он без наручников оказался. Потом, помню, Он побежал, наши за Ним, а они, — Никоненко указал на блестевшие на земле наручники. — Валяются.

И Федоров лежит. Мертвый.

Быстров с тоской посмотрел на труп.

— Кто стрелял?

Отворачиваются.

Все стреляли. Теперь не разберешь, кто подстрелил своего.

И частичную ответственность за это несет он, Быстров. Да его даже рядом не было, когда все случилось!

Никоненко подали стаканчик горячего кофе. Он взял стаканчик дрожащей рукой.

В мертвой тишине раздался немыслимый звук человеческого смеха. Ужасный по контрасту с трупом и унынием, охватившим участников операции.

Все обернулись.

Павел Покровский стоял в десятке шагов от них. Руки в карманах ветровки. В глазах блестят искорки веселья. Несмотря на это, Быстров поразился, до чего печальный у Покровского взгляд. Он, вероятно, родился с этой затаенной мукой в глазах.

— Что вы ржете? — сварливо спросил Быстров.

Павел приблизился.

— От ужаса. Я рисковал своей шкурой только для того, чтобы ваши молодцы подстрелили своего.

— Заткнись, придурок, — процедил один из омоновцев, как бы невзначай проходя мимо. Ствол его автомата задел руку Павла. Тот поморщился, но скорбно-веселые искорки в глазах не погасли.

— Блестяще, капитан! Провал Века! Вы побили все рекорды идиотизма.

Быстров оглянулся на мертвое тело.

— Проваливайте, Покровский. Вам тут делать нечего.

— Действительно. Чего, в самом деле, я здесь торчу? Невеста дома заждалась, с пирогами да с самоваром. Кстати говоря, вы обещали мне защитить ее. Я вам помог. То, что вы обосрались, не моя вина. Надеюсь, ваше обещание остается в силе?

Быстров посмотрел Покровскому в глаза. Отвернулся.

— Я выполняю обещания.

Покровский кивнул.

— Надеюсь. Надеюсь, что это у вас получится лучше, чем нынешнее убожество.

— Вы притащились сюда, чтобы издеваться?

— Нет, — Павел перестал улыбаться. Лицо посуровело, взгляд стал жестким. — Я притащился, чтобы кое-что объяснить вам.

— Объясняйте и проваливайте.

— Судья вам не по зубам. Баринов и остальные тоже. Вы должны это понимать. Зависть к Точилину не должна…

— Я не завидую Точилину! — заорал Быстров, понимая, что все на него смотрят, и его акции падают все больше с каждой минутой.

— Хорошо. Но все же будьте осторожней.

Быстров некоторое время двигал челюстями, борясь с бессильной злобой. Ему хотелось ударить Павла, выместить на нем досаду и раздражение.

— Мы подстрелили Его, — Быстров сам понял, как глупо это прозвучало.

— Да. На время вывели из строя. Надолго. Думаю, дня на два.

Быстров раздраженно дернул головой.

— Если вы такой всезнайка, может, объясните еще кое-что?