Рэйчел Кейн - Горькая кровь

— Ничего не сломано, — сказал Оливер, — но на полдюйма от этого. Так что, пожалуйста, сделай это снова, мальчик. Я сломаю каждую твою кость, несколько за раз, и ты будешь умолять, чтобы я прекратил…

Он резко остановился, потому что Клэр заставила его замолчать, просто приставив острие серебряного ножа к его спине, как раз над тем местом, где должно было находиться его сердце.

— Отпусти, — сказала она. — Я убрала мусор, как ты сказал. Мы квиты.

На самом деле это было не так, и она знала об этом даже прежде, чем он потрудился бы об этом сказать, но Оливер молча отпустил руку Шейна. Клэр отступила, все еще держа нож наготове, в то время как Шейн сильно оттолкнул Оливера назад и поднял степлер с того места, где тот лежал на тротуаре.

— Ты должен нам за плакат, — сказал Шейн. — Они стоили мне пять долларов за штуку. Взамен буду ждать бесплатный напиток.

— Я тоже, — сказал Оливер, — из вены, в следующий раз я поймаю любого из вас при менее… видимых обстоятельствах, — он показал зубы и зашел обратно в кафе.

— Я думаю, это означает, что Моника может не рассчитывать на его голос, — сказал Шейн. Это прозвучало как шутка, но он дрожал, сжимая степлер слишком сильно. Он знал, как и Клэр, что они только что пересекли какую-то черту. Может быть, навсегда.

— Зачем? — спросила она его немного жалобно. — Зачем ты сделал это?

— Никто не смеет говорить тебе, что делать, — сказал Шейн. — Даже он.

Он обвил руку вокруг ее плеч, поднял остальные плакаты, и они двинулись к следующей остановке.

Придя на следующую остановку, чтобы прикрепить плакат с Моникой, Клэр и Шейн обнаружили, что кто-то так же вешает свои объявления: серьезного вида пожилая женщина и молодой человек, наверное ее сын. Он был ростом с Шейна, но худой как шнур. Он кивнул Клэр, как если бы знал ее (а она не думала, что они когда-либо встречались), потом сосредоточил свой взгляд на Шейне.

— Эй, мужик, — сказал он и протянул руку. — Что случилось?

— Ничего особенного. Как сам?

— Хорошо, хорошо. Ты помнишь мою маму, Флору Рэмос, верно?

— Миссис Рэмос, конечно, я помню буррито, которые вы делали Энрике в начальной школе, — сказал он. — Он имел обычай торговаться ими со мной за M&Ms. Я всегда соглашался на сделку; вот насколько хороши они были.

— Ты отдавал свои буррито, Рике? — сказала миссис Рэмос и подняла брови на сына. Он развел руки и пожал плечами.

— Ты давала их мне каждый день, — сказал он. — Так что, да.

— Они были восхитительны, — сказал Шейн. — Эй, он получал прибыль. Он разрезал их пополам и торговал каждым по-отдельности.

— Энрике.

— Я был предпринимателем, мама, — Энрике одарил ее сокрушительной улыбкой. — Что, теперь ты хочешь мои M&Ms? — в ответ она вручила ему маленький исписанный листок бумаги, а он прикрепил его на телефонный столб, когда она показала ему место.

В листовке говорилось "Капитана Откровенного в мэры", и большой знак вопроса красовался там, где должно было быть фото. Лозунг призывал голосовать за человека. Вот и все.

— Что за черт? — спросил Шейн и указал на пустое изображение. — Миссис Рэмос, Капитан Откровенный уехал из города. Вы не можете призывать людей голосовать за кого-то, кого здесь нет.

— Может быть, пустое место лучше, чем заполненное другим бесполезным подхалимом, — сказала она, казалось, дружественным тоном, но ее глаза внезапно стали холодными и темными. — Я видела эти плакаты с Моррелл. Как ты, из всех людей, можешь поддерживать такое, Шейн? Я знаю, что злая ведьма сделала с тобой и твоей семьей!

— Это не… — Шейн отступил назад, нахмурившись. — Это не то, чем кажется. Слушайте, Монику можно назвать по-разному, но подхалим? Никогда не замечал. Она вероятнее будет носить сапоги и пинать ими всех. Она не слабая. И нам нужен кто-то на этом свете, кто встанет против вампиров за нас.

Гнев вспыхнул на морщинистом лице миссис Рэмос.

— Она является частью рака, который поедает этот город. Она и вся ее семья отвратительны! Я благодарю Бога, что ее отец и брат умерли…

— Погодите секунду, — прервал Шейн на этот раз серьезным голосом, что означало, что он сейчас не собирался отступать. — Ричард Моррелл был хорошим человеком. Он пытался. Не…

— Он был испорченным человеком из испорченной семьи, — теперь ее голос стал жестче, такой же непреклонный, как и каменная отстраненность в глазах. — Достаточно. Я закончила разговор с тобой.

Клэр попробовала другой подход. Эмоции явно не действовали в этом случае.

— Но они не позволят вам вписать того, кто даже не существует!

— Капитан Откровенный существует, — сказала Флора. — Он всегда был и будет. Пока он не появится снова, я буду за него.

— Вы, — сказала Клэр. — Вы новый Капитан Откровенный?

Теперь Энрике успокоился, а когда он не улыбался и не был дружелюбным, то выглядел немного опасно.

— Что? У тебя проблемы с этим? Моя мама не достаточно хороша для тебя?

— Нет, я просто… — Клэр не знала, как закончить.

Шейн закончил.

— Чувак, она твоя мама. Она участвовала в продаже домашней выпечки. Она готовила печенье. Как она станет Капитаном Откровенным?

— Как любая мать не хочет противостоять злу, которое здесь живет? — сказала Флора. — Я воспитала детей в этом городе. Энрике, Гектор, Донна и Летиция. Ты скажи мне, Шейн. Скажи, что случилось с тремя моими детьми.

Он просто молча смотрел на нее в течение нескольких секунд, а затем продолжил:

— В этом не был кто-либо виноват. Это был несчастный случай.

— Это они так сказали.

Клэр прочистила горло и почувствовала — как всегда — будто бы что-то заполнило ее, и тут она стояла в центре сцены, переполненная напряженностью и не понимала ничего из этого.

— Эээ, извините, но… что произошло?

Миссис Рэмос не ответила, и Шейн, похоже, теперь тоже не хотел, так как задел за живое. Таким образом, Энрике в конце концов вздохнул и погрузился в рассказ.

— Моя сестра Донна была за рулем, — сказал он. — Ей было семнадцать, только что получила свои права. Она подвозила моего брата Гектора на работу — ему было девятнадцать — и мою сестру Летти в школу. Была середина зимы, немного льда, как обычно бывает. Черный лед, который не заметен. Она никогда не ездила по нему прежде. Они врезались в столб. — Он не закончил историю, но Клэр догадалась, чем это кончилось: похоронами. Ее догадки подтвердились, когда она покосилась на Шейна. Он был тихим, с непроницаемым взглядом всегда, когда люди говорили об их погибших друзьях и родственниках; он через столько из этого прошел сам, потерял свою сестру, потом маму и в конце своего отца. Он всегда казался защищенным от эмоций, даже когда они исходили от других людей.

— Это не все, — сказала Флора Рэмос, подавляя гнев, который заставлял волосы на затылке Клэр шевелиться. — Мои дети были там, лежали в боли и одиночестве, и они забрали их жизни. Я знаю, что они сделали.