Сергей Дубянский - Кирилл и Ян (сборник)

Кажется, именно в Гурзуфе у неё случился роман. Кажется, с лётчиком, и, кажется, звали его Василий. Кажется, вот он – справа от девушки с косами… или нет, вон тот, крайний во втором ряду… Всё кажется, кажется – и с каждым днём уверенности в этом слове становилось всё меньше.

Анна Павловна отвернула пару страниц назад. Контраст с предыдущим снимком оказался разительным – мрачные бараки, за ними бескрайняя степь, и ни одного живого человека вокруг. На обороте значилось – «Чкаловская область. 1941 год». Да, в сорок первом их эвакуировали, только она не записала название самого городка в этой Чкаловской области. Может, этот снимок и не её вовсе – у них же, кажется, не было фотоаппарата. Но бараки, кажется, были, и степь, кажется, была, а, вот, как назывался городок?..

С другой стороны, её давно перестало интересовать, в каком конкретно населённом пункте маленькая девочка Аня разбирала окровавленную красноармейскую форму, приходившую с фронта вагонами, чтоб потом в неё, отстиранную взрослыми женщинами, облачить новые дивизии, просеивая сквозь сито войны оставшееся мужское население.

Задумавшись, Анна Павловна перевела невидящий взгляд в угол, где стоял пакет с большими снимками, не помещавшимися в альбомы. Когда зрение было получше, она рассматривала их часами, но теперь крошечные детские лица, заключённые в замысловатые виньетки, сделались совсем одинаковыми. Она лишь точно помнила, что сделала двадцать шесть выпусков. Примерно, по тридцать пять человек в классе – это ж почти батальон! …Причём тут батальон? Тогда ведь война уже закончилась… Мысли смешались, и Анна Павловна подняла голову к иконке, висевшей на стене. Лик терялся в пелене, клубившейся перед глазами, но прямоугольник оклада подсказывал, что Бог ещё с ней.

– И зачем всё это было?.. – в тысячный раз спросила Анна Павловна, и в тысячный раз не получив ответа, вздохнула. Смотреть альбомы расхотелось, потому что, если бессмысленно само бытие, то воспоминания о нём, бессмысленны вдвойне.

Она отодвинула альбом и на его место положила листок, куда ежедневно записывала текущие дела. Этого можно было и не делать, так как записи повторялись с жутким однообразием и годились на всю оставшуюся жизнь.

«Заканчивается колбаса, – прочитала Анна Павловна, – купить. Купить творог – полезно». Запись она сделала вечером, а, значит, сегодня наступило время реализации намеченного. Всё-таки хорошо, когда есть план – вроде, осуществляется преемственность дня вчерашнего и дня сегодняшнего; вроде, происходит движение к какой-то цели.

Анна Павловна давно не переодевалась, выходя на улицу, потому что разделять на «домашнее» и «выходное» было нечего – просто два относительно приличных платья, через равные промежутки сменяли друг друга. Пока одно было на хозяйке, другое, всегда сохло в ванной – сохло долго, так как отжать его сил уже не хватало.

Анна Павловна надела кофту с неопрятной дыркой на правом локте. Она прекрасно знала, что выходить в таком виде неприлично, но поскольку ничего не могла изменить, старалась об этом и не думать – главное, что она ещё способна самостоятельно добраться до магазина. Это ведь тоже подвиг – спуститься с четвёртого этажа, а потом вернуться обратно!

Заперев дверь, Анна Павловна нащупала перила и осторожно двинулась вниз. Она всегда смотрела под ноги, но сейчас что-то заставило её поднять взгляд, и вместо привычного серого марева, увидела поднимавшуюся навстречу женщину в чёрных одеждах. Расстояние между ними составляло целый лестничный марш, но, к своему ужасу, Анна Павловна отчётливо разглядела лицо – к ужасу, потому что это было её собственное лицо. Она почувствовала, что теряет силы, и, скорее всего, покатится прямо женщине под ноги (как в своё время случилось с её матерью), но человек не хочет верить в неизбежное, и Анна Павловна судорожно вытащила из сумки ключ. Пятясь, упёрлась спиной в дверь. Оставалось вставить ключ в скважину, но для этого требовалось оторвать взгляд от лица женщины, и это оказалось самым сложным. Среди многолетнего сумрака она впервые увидела что-то ясно и отчётливо, совсем как раньше. Как же лишать себя такого счастья?.. Правда, глупое чувство самосохранения говорило, что счастье это мгновенно, что оно последний подарок судьбы, от которого лучше отказаться, и тогда, может быть…

Ключ с первого раза скользнул в скважину и повернулся на удивление легко. Анна Павловна захлопнула за собой дверь и только тут сообразила, что ключ остался снаружи. Хотя, какая разница, если чёрная женщина могла проникать даже сквозь стены (по крайней мере, так рассказывала её прабабка её бабке, бабка – матери, мать – ей, а она – Надежде…) Анна Павловна неожиданно вспомнила про дочь …надо же сообщить ей, иначе придётся лежать в тесном коридорчике, пока соседи не почувствуют трупный запах. И очень правильно, что дверь останется открытой – зачем же потом ломать её?..

Анна Павловна протянула руку к телефону (последний раз она пользовалась им, когда вызывала себе «Скорую»). Подняла трубку и с радостью услышала гудок, мгновенно связавший её с огромным миром – это давало безумный шанс, что чёрная женщина способна заблудиться в нём…

– Кого надо? – спросил мужской голос. Анна Павловна не знала, кому он принадлежит, но не удивилась – они ж и поссорились с Надеждой, двадцать лет назад, как раз из-за того, что голоса эти менялись слишком часто. Правда, тогда они звонили сюда, в их ещё общую квартиру.

– Мне Надю, – сказала Анна Павловна тихо, словно боясь, что её услышит чёрная женщина, уже, наверное, добравшаяся до лестничной площадки.

– Надюх! Тебя! – крикнул голос. Возникла пауза, в которой слышался женский смех.

– Слушаю.

– Надь, – Анна Павловна не узнала голос дочери, но почему-то была уверена, что не ошиблась номером, – это я – твоя мать.

– Твою мать! – со смехом воскликнула трубка, – чего ты хочешь? А то я тут занята.

– Надь, я встретила её. Совсем как твоя бабушка – она поднималась мне навстречу…

– Кого ты встретила?.. Коль, ты кильку-то всю не жри!.. Так, кого ты встретила?

– Чёрную женщину.

– Хватит мозги пудрить! Тебе чего там, скучно?

– Мне не скучно. Я сегодня умру.

– Ну… – голос замолчал. Видимо, слово «умру» внесло диссонанс в застолье, – от меня-то ты чего хочешь? Вызови врача, если тебе плохо. Я ж не врач.

– От тебя я ничего не хочу, – Анна Павловна вздохнула, – мне надо, чтоб ты знала…

– Теперь я знаю, – перебила дочь, – завтра могу заехать, но сегодня, никак. Всё, пока.

Надежда положила трубку и вернулась к столу, на котором стояли пустые бутылки, кастрюля с макаронами, пепельница и банка кильки. Причём в пепельнице содержимого уже было больше, чем в банке.