Энн Райс - Мумия

Эллиот с трудом доковылял до вешалки, спрятавшейся за лестницей, взял свою тяжелую саржевую накидку и вышел на улицу. Перед домом стояли четыре автомобиля.

Он пробовал водить только «ланчию-тета» с электрическим стартером, да и то прошло уже больше года с того момента, как он испытал это ни с чем не сравнимое удовольствие.

Эллиоту доставляло истинное наслаждение, что он может поступать по собственному усмотрению, не прибегая к услугам конюха, кучера, камердинера или шофера. Удивительно: такое сложное изобретение – а как упрощает жизнь человека!

Самым тяжелым оказалось усесться на переднем сиденье, но Эллиот справился с этим. Он нажал на педаль стартера, затем на газ – и вот он уже верхом на горячем жеребце, свободен как ветер и галопом несется по направлению к Мэйферу!

Бросив Рамзеса, Джулия взлетела по лестнице, пронеслась по коридору, вбежала в свою комнату и захлопнула за собой дверь. Какое-то время она стояла, прислонившись к косяку и закрыв глаза. Джулия слышала, как где-то возится Рита, чувствовала запах свечей, которые горничная уже зажгла возле ее постели. Этот романтический обычай в их доме сохранился с давних пор – его ввели задолго до того, как появилось электрическое освещение, потому что от запаха, распространяемого газовыми светильниками, у Джулии всегда болела голова.

Она не могла думать ни о чем, кроме как о случившемся. То, что произошло, заполнило ее разум целиком, без остатка. У Джулии не было сил ни здраво осмыслить произошедшее, ни оценить его. Ощущение близости невероятного приключения осталось единственным ее чувством. Нет, не единственным! Ее физически тянуло к Рамзесу, но эта тяга причиняла невыносимую боль.

Нет, нет, не только физически! Джулия чувствовала, что влюбилась полностью и безоглядно.

Открыв глаза, девушка увидела перед собой портрет Алекса на ночном столике. А возле кровати стояла Рита, только что разложившая на кружевном покрывале ее ночную рубашку. Тут Джулия поняла, что комната заполнена цветами. Огромные душистые букеты стояли на ночном столике, на зеркале, на письменном столе в углу.

– Это от виконта, мисс, – сказал Рита. – Не знаю, мисс, что он обо всем этом думает… об этих странных ве­щах… Я не знаю даже, что думать самой…

– Конечно, ты не знаешь, – перебила ее Джулия. – Но, Рита, ты не должна рассказывать об этом ни одной живой душе!

– Да кто же мне поверит, мисс! – всплеснула руками горничная. – Но я не понимаю… Как же он спрятался в этом ящике? И почему он столько ест?

Джулия даже не сразу сообразила, что ответить. В каком же мире живет ее горничная?

– Рита, здесь не о чем беспокоиться. – Джулия взяла руки горничной в свои. – Ты поверишь мне, если я скажу, что он почтенный человек, а это самое главное?

Рита непонимающе уставилась на хозяйку. Маленькие голубые глазки ее расширились.

– Но, мисс, – прошептала она, – если он почтенный человек, то почему ему пришлось проникать в Лондон таким образом? И как он не задохнулся под всеми этими тряпками?

Джулия какое-то время помолчала.

– Рита, – наконец сказала она, – этот план придумал мой отец. Это была его идея.

«Придется ли нам гореть в аду за произнесенную ложь? – подумала девушка. – Особенно за такую, которая мгновенно успокаивает других людей?» —

– Могу еще добавить, – сказала она, – что этот человек выполняет важную миссию в Англии. Но об этом знают лишь несколько человек в правительстве.

– О… – Рита выглядела обескураженной.

– Разумеется, несколько человек в «Стратфорд шиппинг» тоже в курсе, но все равно ты не должна болтать об этом. Не говори ни слова ни Генри, ни дяде Рэндольфу, ни лорду Рутерфорду – в общем, никому…

Рита кивнула:

– Конечно, мисс. Я ведь не знала…

Когда дверь за горничной захлопнулась, Джулия начала хохотать. Ей пришлось зажать рот ладонью, как школьнице. Но идея действительно была гениальной. Какой бы безумной она ни казалась на первый взгляд, все равно ей не сравниться с тем, что произошло на самом деле.

На самом деле… Джулия села перед зеркалом и стала вынимать шпильки из волос. Глядя на собственное отражение, она почувствовала, что изображение подергивается дымкой, словно кто-то набросил на гладкую поверхность вуаль. Девушка видела знакомую комнату, букеты цветов, белое кружевное покрывало на постели – ее мир, в котором она счастливо жила все эти годы и который больше не имел для нее никакого значения.

Джулия автоматически причесалась, встала, разделась, надела ночную рубашку и забралась под одеяло. Свечи все еще горели, комната тонула в мягком полумраке. Упоительно благоухали цветы.

Завтра она отведет его в музеи, если, конечно, он этого захочет. Может быть, они даже отправятся за город на поезде. А может, сходить в Тауэр? Или еще куда-нибудь… куда-нибудь… куда-нибудь…

И внезапно все мысли исчезли из ее головы: Джулия увидела его. Его и себя. Вместе.

Самир почти час просидел за столом. За это время он осушил полбутылки перно, своего любимого ликера. Он пристрастился к нему еще в Каире, во французском кафе. Египтянин не был пьян: алкоголь только снял болезненное возбуждение, охватившее его, как только он вышел из дома Стратфордов. Но стоило ему подумать о том, что произошло, возбуждение вернулось снова.

Внезапно Самир услышал стук в окно. Его кабинет выходил на задний двор музея. Во всем здании сейчас светилось только его окно, может быть, еще одно, у входа, где ночные охранники собирались покурить и выпить кофе.

Египтянин не мог рассмотреть фигуру стучавшего, но точно знал, кто это. Он вскочил на ноги до того, как стук повторился. Самир вышел в коридор, подошел к двери черного хода и распахнул ее.

В мокром плаще и полурасстегнутой рубашке перед ним стоял Рамзес Великий. Самир отступил в темноту. Струи дождя блестели на каменных стенах музея, на брусчатке перед входом, но никакой блеск не мог сравниться с сиянием, исходящим от властной высокой фигуры, стоявшей перед ним.

– Что я могу сделать для вас, сэр? – спросил Самир. – Чем вам помочь?

– Я хотел бы войти, честный человек, – ответил Рам­зес. – Если ты позволишь, мне хотелось бы посмотреть на реликвии моих предков и моих потомков.

Сладкая дрожь пробежала по телу египтянина при этих словах. Он почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Невозможно было передать сладостную горечь, охватившую Самира.

– С радостью, сэр, – ответил он. – Позвольте мне быть вашим гидом. Это великая честь для меня.

Эллиот заметил, что в библиотеке Рэндольфа горит свет. Он припарковал машину у тротуара возле старой конюшни, с трудом выбрался из нее, кое-как преодолел несколько ступенек и позвонил. Дверь открыл сам Рэндольф. Он был в одной рубашке и распространял сильный запах алкоголя.