Клара Рив - Старый английский барон

Тогда сэр Уолтер сказал слугам, что после смерти супруга леди Ловел лишилась рассудка от горя, но он по-прежнему питает к ней сильные чувства и, если только она поправится, будет ей опорою и женится на ней. А пока несчастную миледи заперли в этих самых покоях, и не прошло даже месяца, как ее не стало. Она погребена в семейном склепе в церкви Святого Остина {40}, в деревне. Сэр Уолтер вступил во владение замком, а также всем остальным имуществом и принял титул лорда Ловела.

Вскоре начали поговаривать, что в замке появились привидения: несколько слуг встречали призраки лорда и леди Ловел. Тех, кто оказывался в их покоях, пугали необычные звуки и странные видения, оттого эти комнаты наконец заперли, а слугам запретили входить туда и даже упоминать о них. Однако история на этом не закончилась: шепотом рассказывали, что новый лорд Ловел не может по ночам смежить веки, словно кто-то тревожит его, лишая сна; и, не в силах жить здесь, он в конце концов продал замок и владения предков своему зятю, барону Фиц-Оуэну, которому они принадлежат ныне, сам же покинул наши края.

— Всё это для меня новость, — отозвался Эдмунд. — Но скажите, святой отец, какие причины заставили леди Ловел подозревать, что ее супруг пал жертвою коварства?

— Увы! — ответил Освальд. — Это известно одному Богу. Многим приходили тогда на ум странные мысли; кое-какие подозрения были и у меня, но я не открою их даже тебе. Я не хочу чинить вред тем, кто, возможно, невиновен, и полагаюсь на волю Провидения. Оно, без сомнения, в свой час и по своему усмотрению покарает виновных. Ты же сохрани сказанное мною в глубокой тайне, как будто ничего от меня не слышал.

— Благодарю вас за такой знак расположения и доверия ко мне, — промолвил Эдмунд. — Будьте покойны, я не злоупотреблю им и не буду пытаться проникнуть в тайны, раскрыть которые еще не пришло время. Я всецело одобряю вашу осмотрительность и тоже думаю, что Провидение в назначенный час явит смертным высший смысл произошедшего. Если бы я сам не верил в это, мое положение было бы невыносимо. Я горячо стремлюсь заслужить уважение и благожелательное отношение добрых людей, стараюсь вести себя так, чтобы никому не причинить обиды, но с бесконечной болью вижу, что мне не дано достичь этого.

— Я тоже это вижу, к моему глубокому прискорбию, — произнес Освальд. — Всё, что я пытаюсь сказать или предпринять в твою защиту, истолковывают превратно, и, стараясь оказать тебе услугу, я лишь утрачиваю доверие. Однако я никогда не поддержу неправое дело и не присоединюсь к тем, кто притесняет ни в чем не повинного человека. Мое дорогое дитя, уповай на Господа: Он, отделивший свет от тьмы {41}, сумеет отделить добро от зла.

— Я полагаюсь на Него и не теряю надежды, — ответил Эдмунд, — но если, святой отец, мои враги возьмут верх, если наш господин поверит их наветам и с позором изгонит меня из замка, что тогда со мною будет? Мне не на что положиться, кроме своего доброго имени, и, потеряв его, я лишусь всего, а мои недруги, как я вижу, хотят непременно погубить меня.

— Уповай на благородство и справедливость милорда, — утешил его Освальд. — Ему ведомы твои добродетели и предубежденность твоих врагов.

— Мне известно о справедливости моего господина слишком хорошо, чтобы усомниться в ней, — сказал Эдмунд. — Но не лучше ли избавить его от этой заботы, а его семью от обузы? Я был бы рад найти для себя занятие в ином месте, но не могу ничего предпринять без дозволения моего господина, просить же, чтобы меня отпустили, не решаюсь из опасения, что это сочтут черной неблагодарностью. В довершение, когда я думаю о том, чтобы покинуть дом милорда, сердце мое сжимается от тоски и говорит мне, что вдали отсюда я никогда не буду счастлив. И все-таки лучше вернуться к жизни крестьянина, нежели жить во дворце презренным и униженным.

— Потерпи еще немного, сын мой, — промолвил Освальд. — Я найду способ помочь тебе и открыть твои горести нашему господину, никого не обидев. Быть может, мне удастся покончить с их первопричинами. Продолжай и впредь вести себя так же безупречно и верь, что Небо защитит тебя и разрушит коварные замыслы твоих врагов. А теперь возвратимся домой.

Неделю спустя после этой беседы Эдмунд прогуливался один в поле, размышляя о своем тягостном положении. Забыв о времени, он не замечал, что день уже клонится к вечеру, как вдруг его несколько раз окликнули по имени; оглянувшись, он увидел своего друга мистера Уильяма и громко его приветствовал. Эдмунд подбежал к нему и, перепрыгнув через ограду, остановился, чтобы перевести дух.

— Что случилось, сэр? — спросил Эдмунд. — Какие-нибудь важные известия?

С нежной заботой и любовью во взгляде юноша сжал его руку и произнес:

— Дорогой Эдмунд, ты должен сейчас же вместе со мною вернуться домой: твои давние недруги объединились в желании погубить тебя во мнении моего отца. Мой брат Роберт заявил, что в нашем доме не наступит мир до тех пор, пока в нем остаешься ты, и добавил, что лучше бы отцу прогнать Эдмунда, чем порывать с родственниками.

— В чем же меня обвиняют? — спросил Эдмунд.

— Не возьму в толк, — отозвался Уильям. — Они держат это в большом секрете: хотя и утверждают, будто речь идет о чем-то очень важном, они ничего мне не говорят. Однако отец велел им, чтобы они высказали свои обвинения тебе в лицо, дабы ты во всеуслышание ответил на них. Я искал тебя больше часа, торопясь сообщить о произошедшем, чтобы ты смог подготовиться к защите.

— Господь воздаст вам, сэр, — сказал Эдмунд, — за вашу доброту ко мне! Вижу, они решили сделать все, чтобы уничтожить меня. Мне придется покинуть замок, но, что бы ни случилось со мною, знайте: вам никогда не придется краснеть за те доброту и благосклонность, которые вы оказывали своему Эдмунду.

— Я знаю это и не сомневаюсь в тебе, — произнес Уильям, — на этом месте клянусь тебе, как Ионафан Давиду, и призываю Небо в свидетели, что моя дружба с тобой будет верной и нерушимой {42}.

— Но лишь до тех пор, пока я буду достоин столь высокой милости, — прервал его Эдмунд.

— Мне известны твои честь и благородство, — продолжал Уильям. — И моя вера в твои достоинства столь велика, что я убежден: Небеса назначили тебе необыкновенный жребий; полагаю, что некое непредвиденное важное событие не замедлит высоко вознести тебя и помочь достичь положения, для которого ты словно бы создан. Так обещай же мне, как бы ни повернулась твоя судьба, сохранить ко мне то же расположение, что я питаю к тебе.

Эдмунд был настолько растроган, что не нашел сил для связного ответа.

— О мой друг! Мой господин! Клянусь! Обещаю! Обещаю от всего сердца!

Он упал на колени, молитвенно сложил руки и возвел глаза к небу. Уильям преклонил колени рядом с ним, и они призвали Всевышнего в свидетели своей дружбы, умоляя благословить ее. Поднявшись, они обнялись, и слезы братской любви оросили их щеки.