Клара Рив - Старый английский барон

Пока он лежал, размышляя таким образом, в дверь постучал слуга и сообщил, что уже пробило шесть и через час барон ожидает его к завтраку. Эдмунд немедленно поднялся и, возблагодарив Небеса за защиту, вышел из спальни, бодрый телом и духом.

Он гулял по саду, пока не настало время трапезы, и затем явился к барону.

— Доброе утро, Эдмунд! — приветствовал его барон. — Как тебе спалось на новом месте?

— Прекрасно, милорд, — ответил Эдмунд.

— Рад это слышать, — сказал барон. — Но я не знал, какое там запустение, пока Джозеф не сообщил мне об этом.

— Не беда, — промолвил Эдмунд. — Даже если бы там было много хуже, я бы легко это мог вынести три ночи.

— Очень хорошо, — произнес барон. — Ты храбрый юноша. Я доволен тобою и освобождаю тебя от необходимости оставаться там следующие две ночи.

— Позвольте, милорд, не воспользоваться вашим благоволением, дабы ни у кого не возникало повода усомниться в моей храбрости. Я твердо намерен провести там еще две ночи, и тому есть множество причин.

— Что ж, будь по-твоему, — согласился барон. — Я высоко ценю тебя, как ты того и заслуживаешь, и потому намерен обсудить с тобою некоторые важные вопросы.

— Я ваш слуга, милорд, и моя жизнь принадлежит вам. Располагайте мною.

— Вели позвать сюда Освальда, — сказал барон. — Его советы нам также понадобятся.

Пришел Освальд, слуг отослали, и тогда барон произнес:

— Эдмунд, когда-то я принял тебя в свой дом по просьбе моих сыновей и родственников. Мне ведомо твое безупречное поведение, а также то, что ты ничем не заслужил их неуважения, однако в последние годы я замечаю, что все, кроме моего сына Уильяма, отвернулись от тебя. От меня не укрылась их низость, и мне ясны их побуждения; тем не менее они мои родственники, и отказаться от них я не могу, пусть лучше повинуются мне из любви, чем из страха. Я не прогоню тебя ради их прихоти, поскольку слишком уважаю и ценю твои добродетели. Мой сын Уильям лишился их расположения из-за того, что защищает тебя, но тем дороже он стал для меня. Позаботиться о тебе — мой долг перед ним и перед тобою, но в этих стенах я не сумею исполнить его так, как бы мне того хотелось. Оставить тебя здесь — значит внести раздор в мою семью, а отослать тебя, словно ты в чем-то провинился, я не могу. Я ищу способ отличить тебя так, чтобы ты покинул этот дом с почетом, и прошу вас обоих быть мне советчиками в этом деле. Если Эдмунд знает, каким образом он мог бы послужить мне к своей чести и моей пользе, я готов дать ему любое поручение, пусть он лишь изложит мне его суть, а Освальд нас рассудит.

Сказав так, он умолк, а Эдмунд, вне себя от горя, бросился к ногам барона и оросил его руку слезами.

— О мой великодушный покровитель! Вы снисходите до того, чтобы советоваться со мною о делах вашей семьи? Неужели из-за меня ваш самый достойный и любимый сын навлек на себя неприязнь братьев и родственников? Кто я, чтобы нарушать покой столь благородного семейства! О мой господин, отошлите меня немедля! Я не заслуживал бы того, чтобы жить, если бы не приложил все усилия, дабы водворить спокойствие в ваш дом. Вы воспитали меня как дворянина, и я уповаю оправдать оказанную мне честь. Если вы поручитесь за меня и дадите рекомендательное письмо, я без страха отправлюсь на поиски счастья.

Барон утер слезы.

— Я охотно сделаю это, дитя мое, но каково твое желание?

— Милорд, — сказал Эдмунд, — я не стану ничего утаивать от вас. Я с честью служил в войсках и хотел бы избрать для себя военное поприще.

— Ты порадовал меня, — сказал барон. — Я пошлю тебя во Францию с письмом к регенту. Он знает тебя и пожалует своей милостью ради меня и из уважения к твоим достоинствам.

— Милорд, ваша доброта не знает границ. Вы создали меня, и я должен посвятить свою жизнь служению вам.

— Но чем занять тебя до весны? — задумался барон.

— Это можно обдумать не спеша, — промолвил Освальд. — Я рад вашему решению и поздравляю вас обоих.

В завершение разговора барон попросил Эдмунда сопроводить его на конюшню, чтобы взглянуть на лошадей. Освальду же он поручил сообщить обо всем, что произошло, своему сыну Уильяму и постараться убедить остальных молодых людей встретиться с Эдмундом и Уильямом за обедом.

Барон привел Эдмунда на конюшню, чтобы показать ему нескольких недавно купленных лошадей. Обсуждая с бароном достоинства и недостатки сих благородных и полезных животных, Эдмунд обмолвился, что предпочитает Карадока {46} — жеребца, которого сам объездил, — всем прочим коням, принадлежащим его господину.

— В таком случае, — решил барон, — я отдам его тебе, и на нем ты отправишься искать счастья.

Эдмунд отдельно поблагодарил барона за этот дар и добавил, что конь будет ему вдвойне дорог как память о том, от кого он получен.

— Но я еще не расстаюсь с тобою, — сказал барон. — Сперва я приструню как следует этих дерзких мальчишек и заставлю их воздать тебе должное.

— Вы уже сделали это, — возразил Эдмунд, — не стоит, чтобы из-за меня родственники вашей милости терпели дальнейшие унижения. Со всем почтением к вам я все же полагаю, что, чем раньше уеду отсюда, тем лучше.

Пока они так беседовали, к ним подошел Освальд и сказал, что молодые люди решительно отказались обедать за одним столом с Эдмундом.

— Раз так, — произнес барон, — я найду способ наказать их за своеволие. Я заставлю их почувствовать, кто здесь хозяин. Эдмунд и вы, Освальд, побудьте сегодня в моих покоях наверху. Уильям один отобедает со мною, и я сообщу ему наше решение. Мой сын Роберт и его приспешники останутся запертыми в большой зале. Эдмунд, как он сам пожелал, проведет нынешнюю и следующую ночь в заброшенных покоях, — это будет и в его, и в моих интересах, ибо, если я отменю свое прежнее распоряжение, мы дадим пишу их дерзкому злословию.

Затем он отозвал Освальда в сторону и велел ему не спускать с Эдмунда глаз, ибо, если бы юноша встретился со своими непримиримыми врагами, никто не поручился бы за последствия. После чего барон вернулся на конюшню, а двое друзей возвратились домой.

Они долго разговаривали о самых разных предметах. Среди прочего Эдмунд поведал, как прошлой ночью к нему приходил Джозеф и раздразнил его любопытство, которое обещал нынче же удовлетворить.

— Мне хотелось бы принять участие в вашей беседе, — сказал Освальд.

— Как можно? — возразил Эдмунд. — Вдруг за нами будут следить и обнаружат вас — чем тогда вы сможете объяснить свое присутствие? К тому же меня заклеймят как труса, а я, хоть и терпеливо сносил многое, не могу обещать, что смирюсь с этим.