Клара Рив - Старый английский барон

…брат писательницы, преподобный Томас Рив… — Имеется в виду младший брат писательницы, Томас Рив (1744/1745—1824), приходской священник Брокли и учитель Бангейской средней школы в графстве Саффолк.

Со слов самой писательницы мы знаем, что «Старый английский барон» является «литературным отпрыском „Замка Отранто“». — См. «Предуведомление» и примеч. 2 к «Старому английскому барону».

…некоторые экстравагантные выдумки Уолпола: меч и шлем гигантских размеров, ходячий портрет, скелет в рясе отшельника. — См. примеч. 8—11 к «Старому английскому барону».

…внушить Манфреду иллюзию (а ни о чем другом речь и не идет), что портрет его предка ожил и задвигался! — Это утверждение Скотта не вполне точно. Случай с ожившим портретом предка Манфреда (см. примеч. 10 к «Старому английскому барону») представлен Уолполом не как обман зрения или плод воображения князя, а как подлинное происшествие, которое, подобно другим чудесным событиям книги, свидетельствует о присутствии в замке Отранто сверхъестественных сил. Речь не может идти о галлюцинации Манфреда, поскольку Изабелла, находящаяся в этот момент в комнате, также слышит глубокий вздох, издаваемый призраком.

…вспомним об аналогичной величины страшном видении Фэдауна в «Жизни Уоллеса» Слепца Гарри… — Уильям Уоллес (ок. 1272—1305) — шотландский патриот, рыцарь и военачальник, один из лидеров национальной борьбы за независимость. Его подвигам посвящена масштабная эпическая поэма «Деяния и свершения прославленного и доблестного борца сэра Уильяма Уоллеса» (ок. 1477), автором которой был шотландский поэт, известный как Слепец Гарри и Генри Менестрель (ок. 1440 — ок. 1492). В XVIII в. получила широкое распространение обработка этой поэмы, сделанная Уильямом Гамильтоном из Гилбертфилда (ок. 1665—1751) и озаглавленная «Жизнь и героические деяния сэра Уильяма Уоллеса» (опубл. 1722).

Сравнение призрака из романа Уолпола с призраком Фэдаун (правильно — Фодаун (Fawdoun); в написании Скотта пропущено «w») из шотландской поэмы автор очерка использовал также в предисловии к «Замку Отранто», где упомянутый фантастический эпизод «Жизни Уоллеса» прокомментирован следующим образом: «Этот призрак являлся не к кому иному, как к самому Уоллесу, национальному герою Шотландии, в старинном замке Гаскхолл. То был дух одного из соратников Уоллеса, убитого им по подозрению в предательстве» (Вальтер Скотт о «Замке Отранто» Уолпола / Пер. В. Е. Шора // Уолпол Г. Замок Отранто. Казот Ж. Влюбленный дьявол. Бекфорд У. Ватек / Изд. подгот. В. М. Жирмунский и Н. А. Сигал. Л.: Наука, 1967. С. 241; далее это издание обозначается как: Скотт 1967). Много раньше этот эпизод был изложен Скоттом более подробно в примечании к строфе XXI первой песни его поэмы «Песнь последнего менестреля» (1802—1804, опубл. 1805). В обоих случаях Скотт ссылается на публикацию соответствующего фрагмента «Жизни Уоллеса» в антологии «Образцы [творчества] ранних английских поэтов, предваряемые историческим очерком развития английской поэзии и английского языка»; эта антология, составленная близким другом Скотта, поэтом-сатириком, дипломатом и ученым Джорджем Эллисом (1753—1815), была впервые опубликована в 1790 г., а в 1801 и 1803 гг. появились ее расширенные переиздания.

Калибан — персонаж романтической драмы Шекспира «Буря» (1612, опубл. 1623), получеловек-получудовище, олицетворение темных сил, невежества, уродства.

Ариэль — фантастический персонаж «Бури», дух воздуха.

…они убедительны потому ~ удивительно удачном выражении. — Ср. аналогичное рассуждение Скотта в статье об Э. Т. А. Гофмане: «Шекспир ‹…› подыскал для „мертвого повелителя датчан“ такие слова, какие уместны в устах существа сверхъестественного и по стилю своему отчетливо разнятся от языка живых действующих лиц трагедии. В другом месте он даже набрался смелости раскрыть нам в двух одинаково сильных выражениях, как и с какой интонацией изъясняются обитатели загробного мира:

Тем не менее то, с чем справился гений Шекспира, будет, пожалуй, выглядеть комичным, если это выйдет из-под пера менее одаренного писателя ‹…›» ( Скотт В. О сверхъестественном в литературе и, в частности, о сочинениях Эрнста Теодора Вильгельма Гофмана / Пер. А. Г. Левинтона // Скотт В. Собр. соч.: В 20 т. М.; Л.: Худож. лит., 1965. Т. 20. С. 607; далее это издание обозначается как: Скотт 1965). Цитата, в обоих случаях приводимая Скоттом — в очерке о Рив в сокращенном виде: «‹…› писка и невнятного бормотания ‹…›» («squeaking and gibbering»), — заимствована из трагедии «Гамлет, принц Датский» (I. 1. 115—116); ср. у Шекспира: «‹…› The graves stood tenantless, and the sheeted dead | Did squeak and gibber in the Roman street» («‹…› гробы | Разверзлись; в саванах с невнятным бормотаньем | По римским улицам вопили мертвецы». Пер. К‹онстантина› Р‹оманова› ). Фразеологически и контекстуально близкий образ возникает также в трагедии Шекспира «Юлий Цезарь» (1599, опубл. 1623; II. 2. 24): «And ghosts did shriek and squeal about the streets» («На улицах визжали, выли духи». Пер. А. Величанского ).

Размышления Скотта о языке фантастических персонажей Шекспира обнаруживают значительное сходство (и, возможно, преемственно связаны) с наблюдениями Аддисона в статье, опубликованной в журнале «Спектейтор» («Зритель») 1 июля 1712 г. (№ 419). Ср.: «Та благородная необузданность фантазии, которой он (Шекспир. — С. А. ) владел со столь великим совершенством, позволяла ему свободно касаться этой слабой суеверной стороны воображения своего читателя; и дала ему возможность одерживать успех там, где он мог полагаться только на силу своего гения, и ни на что больше. В речах его призраков, фей, ведьм и тому подобных воображаемых существ есть нечто столь дикое и одновременно столь торжественное, что мы не можем не считать эти речи естественными, хотя у нас нет правил, в соответствии с которыми мы могли бы судить о них, и должны сознаться, что если такие создания существуют в мире, то кажется в высшей степени вероятным, что они должны говорить и действовать так, как он их изобразил» ([ Аддисон Дж. ] «Спектейтор» / Пер. Е. С. Лагутина // Из истории английской эстетической мысли XVIII века: Поп. Аддисон. Джерард. Рид. М.: Искусство, 1982. С. 216).

…семье, собравшейся вокруг рождественского полена… — Зажигание рождественского полена в домашнем очаге, у которого в сочельник собирается вся семья, — старинный обычай, входивший в новогодний ритуал многих народов Европы еще с дохристианских времен и сохранившийся в ряде стран и поныне. У разных народов эта традиция воплощается в различных формах и имеет неодинаковый смысл, олицетворяя и почитание предков, и поклонение богам домашнего очага, и пожелание хорошего урожая в новом году. Древними британцами этот обычай был заимствован в Средние века у викингов; вытеснив более древний обряд разведения костров, вокруг которых в канун Рождества собиралась вся община, он сохранил то же сакральное значение: «путем имитативной магии облегчить возвращение солнца, а с ним тепла и света. ‹…› Утром в сочельник все мужчины дома отправлялись в лес, выбирали толстый дубовый ствол, срубали его и везли домой. К вечеру полено украшали ветками вечной зелени, к веревкам, которыми его должны были тащить, привязывали вьющиеся веточки плюща, верхом на бревно сажали маленького ребенка и торжественно втаскивали украшенное бревно в кухню, клали его в очаг и поливали пивом или элем. Вечером полено разжигали остатками рождественского бревна прошлого года. Рождественское полено должно было гореть не менее 24 часов не погаснув (погасание считалось плохой приметой)». В современной Англии «в сочельник вместо традиционного рождественского бревна зажигают толстую рождественскую свечу» ( Гроздова И. Н. Народы Британских островов // Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. XIX — начало XX в.: Зимние праздники. М.: Наука, 1973. С. 87, 88).