Кендари Блэйк - Анна, одетая в кровь

— Я не делала этого. Как ты можешь так думать? Я не могу сознаться в том, чего не совершала!

Никто из нас больше не говорит ни слова. Мы даже не двигаемся. Анна выглядит разочарованной и сдерживает себя в руках, чтобы не зарыдать. Когда мы смотрим друг на друга, что-то внутри меня щелкает и пытается прорваться наружу. Это чувство поселилось в моей голове и груди, словно кусочки пазла, ну, знаете, когда их нужно составить в одно, поэтому вы пытаетесь дотянуться до них, разбросанных по разным углам. А затем, просто так, они заполняют недостающие прорехи. Так укомплектовано и совершенно, что вы даже секунду назад не могли себе представить, как вообще можно было без них раньше обходиться.

— Извини, — слышу я свой тихий голос. — Это просто… — не знаю, что происходит.

Лицо Анны смягчается, и упрямые слезы начинают отступать. То, как она стоит и тяжело дышит, подсказывает мне, что она хочет оказаться ближе ко мне. Совершенное понимание наполняет воздух между нами, и никто из нас не хочет дышать им. Не могу поверить. Я никогда не был таким раньше.

— Знаешь, ты спас меня, — в конце концов, сообщает Анна. — Освободил. Но, если я теперь свободна, это не означает, что у меня могут быть… — она останавливается. Анна хочет сказать больше. Знаю, что это так. Может, но не желает этого делать.

Я вижу, как она борется с собой, чтобы не приближаться ко мне. На нее опускается хладнокровие, словно пушистое одеяло. Оно тщательно скрывает грусть и молчание любых желаний, о которых можно попросить. Тысячи доводов скапливаются в горле, но я стискиваю зубы. Никто из нас больше не ребенок, и мы не верим в сказки. А если бы верили, кем бы мы стали? Уж точно не Прекрасным Принцем и Спящей Красавицей. Я отрезаю головы убийц, а Анна тянет кожу, пока она не рвется, и дробит кости, словно зеленённые кроны деревьев крошат на маленькие-премаленькие кусочки. Нам бы скорее подошли роли треклятого дракона и злой феи. Я просто знаю это. Но все же должен сказать ей.

— Это несправедливо.

Рот Анны растягивается в улыбке. Мой голос должен звучать с горечью, насмешливо, но я не допускаю этого.

— Знаешь, кто ты? — спрашивает она. — Мое спасение. Мой способ искупить вину. Заплатить за все, что я наделала.

Когда я понимаю, чего она хочет, чувствую, будто мне кто-то заехал в грудь кулаком. Меня не удивил тот факт, что она вынуждена была пойти на свидание, шагая через тюльпаны на цыпочках, но, после всего, что случилось, я никогда не мог себе представить, что она захочет, чтобы ее вот так отшили.

— Анна, — говорю я. — Не проси меня сделать это.

Она не отвечает.

— Для чего все это затевалось? Зачем я боролся? Почему мы провели обряд заклинания? Если ты только собираешься…

— Вернуть твой нож назад, — отвечает она, а затем исчезает в воздухе прямо передо мной, отправляясь в иной мир, куда мне путь не заказан.

С тех пор, как мы освободили Анну, я не высыпался. Много раз мне снились кошмары, в которых фигурировал призрачный образ, нависавший над моей кроватью. И запах сладкого, затяжного дыма. Зато проклятый кот постоянно мяукал в моей спальне. Наверное, что-то должно случиться. Я не боюсь темноты; я всегда спал как убитый и в своих снах попадал в наиболее унылые и опасные места. Я повидал почти все, чего нужно остерегаться в этом мире, и, сказать по правде, худшие из них заставляют меня бояться темноты. Те, что четко видят ваши глаза и не могут забыть, хуже, чем сбивающиеся в кучку черные фигуры в вашем воображении. У мысленного образа слабая память: она ускользает и становится расплывчатой. Глаза же помнят гораздо дольше.

Так почему же я так напуган этим сном? Потому что он был слишком реальным и длился слишком долго. Я открываю глаза и ничего не вижу, но знаю, просто знаю, что, если я опущусь ниже кровати, чья-то гниющая рука высунется из-под нее и потащит меня в ад.

Я пытался обвинять во всех своих кошмарах Анну и затем старался не думать о ней вовсе. Хотел забыть, как закончился наш последний с ней разговор. Как она возложила на свои плечи миссию по возвращению атаме в мои руки, а после того, как это произойдет, я убью ее этим же ножом. Я тут же фыркаю, когда вспоминаю об этом. Потому что как я смогу сделать подобное?

Поэтому этого не произойдёт. Не буду думать об этом, а просто сделаю отсрочку в виде своего нового приятного времяпрепровождения.

Я клюю носом на уроке всемирной истории. К счастью, мистер Баноф никогда не поймет этого, потому что я сижу к нему спиной, а он стоит возле доски и рассказывает о Пунических войнах [43] Пунические войны — войны между Римом и Карфагеном (264–146 г. до н. э.) . Я бы на самом деле послушал его, если бы был в состоянии настроиться на правильную волну. Но все, что я слышу, это бла-бла-бла, поэтому я клюю носом с одним окоченевшим пальцем в ухе и время от времени встряхиваюсь. Затем повторяется все заново.

Когда под конец рассказа звенит звонок, я дергаюсь и в последний раз моргаю, затем поднимаюсь из-за стола и направляюсь к шкафчику Томаса. Я склоняюсь напротив его дверцы, пока он достает книги. Он избегает на меня смотреть. Что-то беспокоит его. Одежда на нем менее неряшливая, чем прежде. Она намного чище, и ему подходит. Он одевается как в Ритце [44] Ритце — один из самых престижных и дорогих отелей, расположенный на лондонской Пиккадилли. ради Кармел.

— Это гель я вижу на твоей голове? — подразниваю его я.

— Как ты можешь выглядеть таким бодрым? — спрашивает он. — Ты не видел новости?

— О чем ты говоришь? — интересуюсь я, решая играть в невинность. Или проигнорировать. Или оба варианта подойдут.

— Новости, — шикает он. Его голос звучит тише. — Парень в парке. Расчленение.

— Ты думаешь, что это была Анна, — говорю я.

— А ты нет? — спрашивает она у самого моего уха.

Я поворачиваюсь. Кармел стоит с правой стороны от меня. Затем идет дальше и останавливается возле Томаса, и по тому, что я вижу, могу сказать с уверенностью — они уже обсуждали эту тему. Я поражаюсь своей догадке, и это меня немного ранит. Они обсуждали это за моей спиной. Я чувствую себя капризным маленьким мальчиком, который, в свою очередь, очень раздражает.

Кармел продолжает.

— Ты не можешь отрицать, что это чрезвычайное совпадение.

— Не отрицаю. Но это все же совпадение. Она не совершала этого.

— Откуда ты можешь знать? — в один голос спрашивают они оба, и мне неприятно это слышать.

— Эй, Кармел.

Мы резко замолкаем, потому что к нам подходит Кэти со стайкой девушек. Некоторых я не знаю, но две или три девчонки учатся со мной в одном классе. Одна из них, миниатюрная брюнетка с волнистыми волосами и веснушками на лице, мне улыбается. Они полностью игнорируют Томаса.