Сергей Жилин - Душегуб

Возникаю точно рядом с Алиес, хватаю её за куртку, тут же мы оказываемся на высоте двадцати метров над землёй — настало время отпустить тварь.

Я появляюсь чуть в стороне и наблюдаю, как с огромной высоты падает кровожадное создание. Бурьян гасит удар о землю, но гниде хватает. Никакого движения.

Оказавшись рядом, я не замечаю ни единой серьёзной травмы: мутантка скулит и пытается подняться, но даже не становится нормальной. Дело за малым: схватить суку за волосы и оттащить в участок.

Мы перемещаемся точно в клетку, и мне остаётся только телепортироваться за её пределы. Ослабшая Алиес мешком валится на пол.

— Нож мне под глаз, Винчи! — раздаётся слева.

Там Харон.

Я бы ответил, но силы очень быстро вернулись к мутантке, и та порешила разнести клетку на куски — металл оказался прочным. Чедвер решил героя не строить и со страха вплёл в безумный рёв истеричную ругань.

Так выглядит хорошо сделанная работа. Полицейские услышали и побежали на звук.

— Да, люди Леквера взяли лошадей…

— И Хамп им выдал? — удивлённо округлил глаза Сэм, оставшийся за главного в участке.

Тим, судя по всему, занят чем-то важным. По крайней мере, по страшному грохоту со стороны тюрьмы можно судить, что творится что-то серьёзное. И если я ежесекундно кошусь, то кудрявый малец совершенно игнорирует бедлам.

Полисмен вдруг отвернулся в сторону и смачно зевнул.

— Прошу прощения, — вернулся он к блокноту.

— Пустое. Из-за этой хрени? — я указал мозолистым пальцем в сторону источника шума.

— Угу. Целую ночь гремит, сука чёртова! Мы уже и Освальда позвали — он ей лошадиную дозу хлороформа на морду брызнул, а она всё не угомонится!

— Она?

— Забудь, — отмахнулся малец. — Так что там с лошадьми?

Что я хорошо умею, так это быстро выкидывать из головы лишнее. Без этого я бы скопытился примерно в возрасте юноши напротив. Вернёмся к лесорубам:

— Насколько я понял, дали ему листочков — конюх позволил воспользоваться…

— Листочки? — переспросил Сэм в полном недоумении.

— Ты что, не куришь? Это махорка.

— А, ясно… Значит, за махорку Хамп Бартвайер выдал людям Леквера лошадей…

— И они направились за столичными, правда, не знаю куда.

Зато полицейский хорошо осведомлён:

— Они отправились к Сеферану. Их сопровождает Максимилиан.

— Выходит, не зря я в такую рань наведался. Как бы чего не случилось.

— Мы разберёмся, — благодарно кивнул Сэм, делая последние записи. — И об этом, — он указал карандашом себе за спину, — лучше не рассказывать никому.

Чем славится Николай? Ну, он — продавец, у него нет одного глаза, а ещё он любой рыбе фору даст в умении держать язык за зубами. Всякие сплетни разносят бабки, а Николай (то есть я) молчит.

Стоит быть с собой честным: до смерти интересно знать, что же за баба так мечется в клетке ночь напролёт, выдерживая морящую силу хлороформа.

Не, мы умеем выбрасывать из головы мусор.

Справа высится огромная труба некоего завода, слева торчит автозаправка, разграбленная раз восемь. Впереди ничего не видно, но кожей чувствуется громада серых небоскрёбов. Как и обещал Максимилиан, к ночи мы добрались до Сеферана.

Никогда прежде в городе быть не доводилось. В заброшенном, я имею в виду, а не в кишащем жизнью Сакра Ципионе. Ощущения пока похожи: гнетущая тишина, раздираемая свистом ветра в разбитых окнах — гигантских железобетонных флейтах, город кажется лабиринтом, где тебе исполнять роль подопытной крысы.

Вокруг ни огонька, ни костра бродяг… Одно чернильное неизвестное…

Наш проводник наказал не шуметь, и вот мы уже минут десять углубляемся в Сеферан в абсолютном молчании.

Тишина гудит в ушах, лишь цокот копыт раздаётся внизу, да временами подключаются птицы со своими гротескными тоскливыми голосами. Единожды издалека донёсся протяжный вой… надеюсь, собачий.

Максимилиан вдруг резко свернул с дороги и направил лошадь куда-то вниз. Мы пошли под уклон, сверху наполз навес или крыша. Вскоре стало так темно, что в пору паниковать. В руках полицейского загорелся факел — кусок тряпки, намотанный на арматуру. Огонь высветил полосатый брус шлагбаума под ногами и несколько частично целых автомобилей. Это, должно быть, подземная парковка.

Чёрный спешился и привязал лошадь к распахнутой двери автомобиля. От нас ожидалось последовать примеру.

Мы перевели взгляд на Максимилиана, от которого требовалось прояснить ситуацию. Он присел на капот машины и подозвал нас поближе:

— В общину я с вами не пойду: рассказывали или нет, но я ушёл оттуда, оставив не лучшее впечатление. Словом, путь мне туда заказан. Идти осталось всего ничего: как выйдете на поверхность — сверните налево, метров триста по улице — повернёте направо. Через три километра увидите в окнах огни — вы на месте.

— Там есть охрана? — по-деловому осведомилась Юрико, проверяя пистолет.

— Нет, каждый сам за себя — смысла охранять других нет. Правда, будьте поосторожнее: местные агрессивны и вспыльчивы. Да и просто психи с пушками попадаются.

Хлопнув себя по колену, Максимилиан поднялся и осмотрелся по сторонам, пытаясь высветить дальние углы парковки. После добавил:

— Я останусь здесь. Община небольшая, так что нужного человека, если он ещё жив, вы найдёте быстро. Никто там особо не пытается друг друга выгораживать — сдадут с потрохами, а его ненавистники ещё и помощь предложат. На всякий случай жду вас до полудня, а там не обессудьте.

— Ясно, — ответил я за двоих и поспешил за ринувшейся на дело напарницей.

— Вверх, к Создателю! По спирали! — донеслось сзади от проводника.

Чёрт знает что. Будем думать, это было напутствие.

Мы с Юрико поспешили подняться наверх на обдуваемые ветрами улицы. Перебежав дорогу, двинулись в указанном направлении.

Город достаточно хорошо сохранился: крупных завалов не попадалось, остановки, телефонные будки, афиши, витрины нередко оказывались целыми. Автомобили, правда, потрошили без стеснения. Возле одной распластался порушенный скелет. В темноте не разглядишь, чей он.

Обогнули перевёрнутый грузовичок, выезжавший из двора, справа показалась хаотичное нагромождение пластиковых столов и стульев. Как его… летнее кафе.

Максимилиан не оговаривал, что шуметь отныне разрешается, так что двигаться пришлось молча.

Вот лежит поваленный фонарный столб, а под ним — ещё скелет, которому, очевидно, разбило голову. Ноги у бедняги не нашлось — та должна валяться возле логова какой-нибудь дикой собаки. Столько лет прошло, а картины последних минут вот они, почти нетронутые.

Некоторые ветераны рассказывают, что всё продолжалось от трёх до пяти дней. Потом послевоенная агония, растянувшаяся на десятилетия. Теперь возрождение… или кто его знает.