Стивен Кинг - Светящийся

А потом, нужно учесть и роль Денни.

Если она считала, что знает своего мужа, то Денни внушал ей благоговейный страх, в самом прямом смысле этого слова — какой-то неопределенный суеверный ужас.

В легкой дреме ей представилась картина его рождения: она лежит на операционном столе, обливаясь потом, со слипшимися космами…

И слегка хмельная от газа, которым ей давали время от времени подышать. В один из моментов она прошептала, что чувствует себя рекламой для насильников, — старенькая медсестра, принявшая стольких детей, что ими можно было бы заполнить целую школу, нашла ее шутку крайне забавной.

Доктор у изножья, у стола с инструментами еще одна нянька, мурлыкающая какой-то мотивчик. Режущие боли, становящиеся все острее и чаще. Несколько раз она закричала, несмотря на стыд.

— Тужьтесь, — велел ей доктор. Она послушалась и тут же почувствовала, что у нее что-то забрали. Это было явное и отчетливое чувство — у нее что-то отняли. Доктор поднял ребенка за ноги, и Венди увидела его малюсенькую петельку и сразу же догадалась: родился сын. А еще она заметила что-то такое, что заставило ее вскрикнуть, хотя думала, что уже не в силах кричать. У него не было лица.

Ну конечно же, лицо у него было: милое, родное лицо Денни, только в тот момент оно было скрыто «сорочкой роженицы». Она сохранила эту сорочку в банке, хотя не отличалась суеверностью и не верила бабушкиным сказкам. Но ребенок был необыкновенным с самого рождения.

У папы была авария? Мне снилось, что с ним случилась авария.

Что-то переменилось в Джеке. Она не считала, что перемена вызвана ее готовностью попросить развод. Это ЧТО-ТО случилось раньше, еще тогда, когда она беспокойно спала у себя в спальне.

Эл Шокли уверял, что с ними ничего не случилось, но, говоря это, он отводил глаза. А если верить университетским сплетням, то у Эла тоже рыльце было в пуху.

У папы была авария?

Возможно, какой-то случай столкнул его с судьбой, ничего более конкретного она не могла себе представить. На следующий день она прочитала газеты внимательнее, чем обычно, но не нашла ничего, что могло бы иметь отношение к Джеку. Упаси ее Бог наткнуться на статью о несчастном наезде с трагическим концом или о драке в баре с серьезными ранениями, или о чем-либо подобном. Однако ни один полицейский не явился в дом, чтобы задать вопросы или снять образцы краски с бампера «жука». Никаких признаков несчастья — только поворот мужа на сто восемьдесят градусов да еще сонный вопрос сына при пробуждении:

— У папы была авария? Мне снилось…

Она цеплялась за Джека скорее ради Денни, в чем сознавалась себе, просыпаясь по утрам, а сейчас, находясь в полусне, отдавала себе полный отчет: Денни обожал отца почти с самого начала. Так же, как и она сама прежде больше тянулась к отцу, чем к матери. Она не помнит, чтобы Денни срыгнул молочком на рубашку отца, Джек мог заставить ребенка есть тогда, когда она, отчаявшись, отказывалась от попыток накормить его. Когда у Денни болел животик, она могла качать его часами, прежде чем тот успокоится. Но стоило Джеку взять сына на руки и пройтись с ним по комнате, как малыш тут же засыпал, положив голову на плечо отца.

Джек сроду не отказывался поменять пеленки, даже если они были закаканы, часами сидел с Денни, качая его на колене, играл с ним в ладушки, строил ему рожи, когда Денни тянул его за нос, закатываясь смехом. Он сам готовил молочную смесь для малыша. Забирал его с собой в машину, когда ездил за бутылкой молока, за бумагой или гвоздями в магазины, — начиная с того времени, когда Денни был еще грудным младенцем. Даже возил на футбольный матч, едва Денни исполнилось шесть месяцев, и на протяжении всей игры тот просидел на коленях отца, не шелохнувшись, держа в кулачке ставингтонский флажок.

Мать он любил, но был папенькиным сынком.

Не в этом ли причина его молчаливого сопротивления их разводу? Она размышляла об этом на кухне, так и сяк вертя в голове мысли, точно так, как вертелась в ее руках картошка, которую она чистила на ужин. Она поглядывала на Денни, который, подвернув ножки крендельком, сидел рядом и смотрел на нее обвиняющим взглядом. На прогулках в парке он часто хватал ее за руки и спрашивал, почти требовал: «Ты меня любишь? А папочку любишь?» И она либо кивала головой, либо говорила: «Конечно, милый». Тогда он бежал к пруду с утками, которые со всполошенным кряканьем устремлялись на другой конец пруда, перепуганные его внезапным нападением, а Венди в изумлении глядела ему вслед.

Бывали моменты, когда ей казалось, что ее решимость обговорить с Джеком вопрос о разводе испаряется не от сознания собственной слабости, а под влиянием воли сына.

Я не верю в такие вещи.

Но сейчас, в полусне, ей приходилось верить, и она верила, что они трое связаны крепко-накрепко, и если их единство когда-нибудь будет нарушено, то не по их вине, а под влиянием какой-нибудь внешней силы.

Ощутимее всего ее вера сосредоточивалась на любви к Джеку. Она не переставала любить его, за исключением того момента, который последовал «за инцидентом» с Денни. И она любила сына. А сильнее всего любила их, когда они были вместе, гуляли или просто сидели, соприкасаясь головами, над картинками или комик сами. Она любила, чтобы они были рядом с нею, и молилась Богу, чтобы работа в отеле, которую Эл достал для Джека, положила начало добрым временам.

Тихая и печальная, песня звучала в ее ушах, погружая в глубокий сон, когда мешаются мысли и лица, привидевшиеся во сне, исчезают, не оставив воспоминаний.

Денни проснулся от гулкого рева, все еще стоявшего у него в ушах, — чей-то пьяный, раздраженный голос хрипло кричал: «Подойди сюда и прими лекарство! Я тебя найду! Я тебя найду!»

Но, проснувшись, он ощутил только гулкое биение своего сердца, а тишину ночи нарушал лишь отдаленный вой полицейской сирены.

Он неподвижно лежал в постели, уставившись глазами в потолок, где плясали тени от листьев, колыхавшиеся под ветром. Тени переплетались друг с другом, как лианы и ползучие растения где-нибудь в джунглях, как причудливый орнамент на ковре. На Денни была пижамка, но под пижамой его тельце плотно окутывал тонкий слой липкого пота.

— Тони? — прошептал он. — Ты здесь?

Нет ответа.

Он выскользнул из-под одеяла и прошлепал босыми ногами к окну, оглядел молчаливую и пустынную Апархоу-стрит. Было два часа ночи. За окном виднелись лишь пустые тротуары, усыпанные опавшими листьями, припаркованные у тротуаров машины на углу и уличные фонари, вытянувшие длинные шеи. Фонари, накрытые колпаками, походили на монстров в космическом шоу.