Брайан Ламли - Хаггопиана и другие рассказы

Иннсмут был процветающим городом во времена клиперов и старых торговых путей. Капитаны и моряки с этих кораблей привозили себе жен из Полинезии, а заодно и их странные ритуалы поклонения, их богов. В жилах этих женщин текла необычная кровь, и она быстро распространялась. Шли годы, и весь город оказался заражен. Все семьи стали порченые — не совсем люди, амфибии, создания не столько суши, сколько моря; тритоны, которые поклонялись Дагону в морских глубинах, «глубоководные», как называл их старый Карпентер. Потом произошло федеральное вторжение 28-го года. Однако для старого Карпентера это случилось слишком поздно.

В Иннсмуте у него был магазин, но вдали от злачных мест, вдали от дощатых улиц, домов и церквей, где худшие из них имели берлоги, встречались и совершали свои ритуалы. Его жена давно умерла от какого-то изнурительного заболевания, но дочь была жива и училась в Аркхеме. Незадолго до вторжения она приехала домой, совсем молоденькая, почти девочка. И ее стало… ну, не знаю… манить. Именно это слово не выходит у меня из головы. И оно по-настоящему реально, для меня.

Как бы то ни было, «глубоководные» захватили ее и отдали какой-то твари, которую вызвали из моря. Девушка исчезла. Может, умерла, может, случилось что-нибудь похуже. Они хотели убить Карпентера, потому что он слишком много знал о них и жаждал мести, но правительственное вторжение положило конец любым личным вендеттам. И положило конец самому Иннсмуту. Ну, они практически сровняли город с землей! Даже бросали в море глубинные бомбы на расстоянии около мили от берега…

Когда все более-менее успокоилось, Карпентер еще какое-то время оставался в Иннсмуте. Улаживал свои дела, надо полагать, и, возможно, хотел удостовериться, что со злом покончено. Видимо, тогда он и выяснил, что это вовсе не конец, что зло распространяется, словно какой-нибудь ужасный, губительный вирус. Заподозрив, что уцелевшие во время рейда могли сбежать в древние крепости за границей, он в конце концов перебрался в Кетлторп.

— Сюда? — спросил я. Рассказ Дэвида начал обретать реальные очертания, прослеживались связи, все согласовывалось друг с другом. — Почему именно сюда?

— Почему? Ты что, не слушаешь меня? Он выяснил что-то о Кетлторпе и приехал убедиться, что зло Иннсмута не распространилось сюда. Или, возможно, уже знал, что оно здесь, выжидает, словно раковая опухоль, готовясь выбросить свои щупальца. Возможно, хотел помешать его распространению. Ну, на протяжении тридцати лет это ему удавалось, но теперь…

— Да?

— Теперь он ушел, и ферма принадлежит мне. Да, и это я должен довести его дело до конца.

— Но что именно он делал? — спросил я. — И какой ценой? Ушел, ты говоришь. Да, старый Карпентер ушел. Но куда? Во что все это обойдется тебе, Дэвид? И, даже более важно, во что все это обойдется Джун?

В конце концов мои слова что-то пробудили в нем, что-то, что он подавлял, слишком страшась пристально вглядеться в это. Я почувствовал, как он вздрогнул и выпрямился рядом со мной.

— Джун? Но…

— Никаких «но», парень! Приглядись к себе. И, главное, внимательно приглядись к своей жене. Вы оба разрушаетесь прямо на глазах. И началось это в тот день, когда ты купил ферму. Уверен, все, что ты рассказываешь, правда — о старом Карпентере, обо всех этих заморских делах, о собственных планах, но теперь нужно забыть об этом. Продай Кетлторп, вот тебе мой совет, а еще лучше, сровняй ферму с землей! Но какое бы решение ты ни принял…

Он снова вздрогнул и внезапно сильно стиснул мне руку.

— Смотри!

Я посмотрел и резко нажал на тормоза; машина остановилась посреди покрытой лужами проселочной дороги, ведущей к ферме. Дождь прекратился, в воздухе плавал шелковистый туман; он скапливался в долине, клубился у основания окружающей ферму каменной стены. Сцена и в целом выглядела потусторонней при свете бледной луны, но еще более потусторонним выглядело отвратительное нечто , которое, словно призрак, поднималось над фермой.

Огромная фигура, сотканная из тумана, извиваясь, вырастала над древними строениями. Фигура чудовищного тритона, векового зла, обретшего форму самого Дагона!

Я должен был стряхнуть с себя руку Дэвида и поехать дальше, конечно, должен был — вниз, к ферме и к тому, что ждало там; однако зрелище этой фигуры, быстро растущей и уплотняющейся во влажном ночном воздухе, оказывало парализующее действие. И сидя в автомобиле с работающим вхолостую двигателем, мы, как один, содрогнулись, услышав отдаленный, приглушенный, диссонирующий звон треклятого колокола. В других обстоятельствах он мог бы навеять печаль и скорбь, но сейчас был исполнен исходящей из вечности угрозы.

Дэвид крепче стиснул мою руку, и это пробудило во мне способность действовать.

— Колокол!

— Слышу, — сказал я и поехал к ферме, до которой оставалось четверть мили.

Казалось, время остановилось, но потом машина влетела в железные ворота, развернулась и резко затормозила у крыльца. Во всем доме горел свет, но Джун…

Выкрикивая ее имя, Дэвид в отчаянии понесся по всем комнатам, и вверху и внизу, а я стоял около автомобиля, дрожа и прислушиваясь к звону колокола; казалось, его далекий, погребальный призыв исходит откуда-то снизу, из-под самой земли под ногами. И прямо у меня на глазах извивающаяся туманная фигура начала съеживаться, уходя сама в себя; бросив последний, исполненный ненависти взгляд выпученных глаз в моем направлении, она, закручиваясь спиралью, устремилась вниз и исчезла — в том самом строении без крыши в устье подковы!

Дэвид с искаженным лицом, бессвязно бормочущий что-то, нетвердой походкой вышел из дома и тоже увидел ее исчезновение.

— Вон! — Он ткнул рукой в сторону строения, вокруг которого клубился туман. — Вон где оно. И там же наверняка Джун. Не понимаю, как она узнала… наверно, проследила за мной. Билл… — он стиснул мне руку, — ты со мной? Ради бога, скажи «да»!

Я смог лишь кивнуть в ответ.

С бьющимся сердцем я вслед за ним бросился к обители призрака, и спустя несколько мгновений мы оба отпрянули от фигуры, неверной походкой вышедшей из дверного проема с табличкой Дагона и без сознания рухнувшей на руки Дэвида. Джун, конечно… но как такое возможно? Как могло это быть Джун?

Не та Джун, которую я знал, нет, совсем другая, призрак той Джун…

Она была худая, волосы свалялись и стали похожи на грязные нитки, сухая кожа буквально обтягивала череп, отчего лицо выглядело совершенно… иначе. Странно, но, увидев ее такой в тусклом свете луны, Дэвид вроде бы не пришел в ужас; другое дело, когда мы отнесли ее в дом. Мало того, что его жена, несомненно, изменилась внешне, по поводу чего от него пока не последовало никаких комментариев, стало ясно, что она подверглась чрезвычайно грубому и жестокому обращению.