Жан Александр - Кровавая луна

— Красный журавль — ха-ха! Хищная птица; бдительна, жадна, приносит погибель лягушкам и пескарям. Бог с ними, с лягушками! Но красный цвет — цвет крови! Ха-ха-ха! Эмблема хоть куда!

Повернувшись на каблуках, я увидел перед собой бледное лицо, совершенно мне незнакомое. Крупные, некрасивые черты, злое выражение — лицо принадлежало французскому офицеру шести футов роста. Глубокий шрам, пересекавший переносицу и бровь, придавал его физиономии вид еще более отталкивающий и угрюмый.

Он насмешливо расхохотался, выставив вперед подбородок и подняв брови.

— Извольте видеть, я как-то ради забавы всадил в журавля пулю из винтовки, когда молодец считал себя в безопасности высоко в облаках!

С этими словами офицер пожал плечами и снова злобно расхохотался.

— Когда такой человек, как я, — энергичный, обошедший всю Европу с ружьем и саблей, не знавший иного крова, кроме палатки и тента, да что там, черт побери! — порой и того не было! Когда такой человек задается целью раскрыть тайну, разоблачить преступление, насадить грабителя на острие шпаги, было бы странно, если бы это ему не удалось. Ха-ха-ха! Честь имею, милостивый государь!

Гневно развернувшись, он широкими шагами направился к воротам.

Французская армия в то время обнаруживала отчасти свирепые наклонности, и англичанам нельзя было рассчитывать на особенную любезность со стороны французских военных. Тем не менее казалось, что похожий на мертвеца незнакомец, только что обругавший герб графа, не имел никаких злых помыслов по отношению ко мне. Им словно овладело какое-то внезапное воспоминание, и он умчался, кипя гневом. Его неожиданное появление поразило меня, как бывает, когда мы думаем, что одни, и вдруг замечаем, что наши поступки имели свидетеля, да еще под самым нашим носом. В моем случае эффект был усилен необычайной безобразностью лица и его близостью: мы чуть не столкнулись головами. Загадочные слова, полные ненависти и темных намеков, продолжали звучать в моих ушах. Во всяком случае, они давали богатую пищу для влюбленного воображения.

Пора было идти к общему столу. Может быть, разговоры за ужином прольют немного света на предмет, так меня занимавший?

Войдя в залу, я внимательно оглядел лица присутствующих; собралось человек тридцать, однако между ними не было тех, кого я искал.

Нелегко было бы заставить измученную необычайным количеством гостей прислугу, не знавшую, как поспеть повсюду, разносить кушанья по номерам при царившем в гостинице хаосе. Вокруг кипело настоящее вавилонское столпотворение, и одно это могло побудить спуститься к общему столу и тех путешественников, которым оставалось выбирать между такой неприятной необходимостью и голодом.

Графа не было в числе присутствующих, не было и его очаровательной спутницы; однако маркиз д’Армонвиль, которого я не ожидал увидеть в таком людном месте, с выразительной улыбкой указал мне на свободный стул возле него. Я сел, и он тотчас же начал беседу.

— Вероятно, вы в первый раз во Франции? — поинтересовался он.

Я ответил утвердительно.

— Не сочтите мои слова за проявление несдержанного любопытства, но Париж, видите ли, один из опаснейших городов мира, особенно для пылких и горячих молодых людей, которых не сопровождает опытный друг и наставник… — он замолчал.

Я заметил, что, хотя и не могу похвастаться подобным наставником, тем не менее полагаю, что и сам способен оценивать собственные поступки.

— В Англии я повидал многое, — заключил я, — а разве человеческая натура не одна и та же во всех остальных частях света?

Маркиз с улыбкой покачал головой.

— Увы, вам предстоит обнаружить разительные отличия. Не стоит и говорить, что каждая страна представляет свои особенности характера и ума. Своеобразность эта проявляется как во внешнем облике преступников, так и в природе их преступлений. В Париже мошенничеством живут втрое или вчетверо больше людей, чем в вашем родном Лондоне, и живут они несравненно лучше: некоторые просто утопают в роскоши. Изобретательности им не занимать, а находчивостью и умением разыграть роль француз всегда заткнет англичанина за пояс. Эти неоценимые для настоящего афериста качества поднимают французских жуликов на целую голову выше остального мира. Многие из них подражают манерам и пользуются всеми привилегиями аристократических классов, хотя средства на жизнь добывают одной лишь игрой.

— В Лондоне та же картина.

— Положим, но облик ваших мошенников совершенно иной. Они постоянные посетители казино, бильярдных и тому подобных заведений. На скачках, где ведется крупная игра, они обирают неосторожных при знании всех условий заездов, замаскировывая свое жульничество подставными лицами, взятками или другими уловками, смотря кого им предстоит обобрать. Здесь же мошенничество производится с утонченностью, имеет свой шарм. Существуют такие представители преступного мира, само обращение которых, интонации, разговор — словом, все — безукоризненно. Им принадлежат богатые особняки в аристократических кварталах; внутренняя обстановка несет отпечаток вкуса и производит впечатление даже на парижан. По изысканности и расточительности образа жизни, которую они ведут, их считают высокопоставленными вельможами; на званых обедах не протолкнуться от влиятельных иностранцев и неразумных молодых французов. Во всех таких домах ведут крупную игру. Хозяин или хозяйка почти никогда не принимают в ней участия; они только предоставляют сообщникам возможность грабить своих гостей. Таким образом они заманивают богатых иностранцев и очищают их карманы.

— Но я слышал, как в прошлом году сын лорда Руксбери, совсем молодой человек, сорвал банк в двух парижских игорных домах.

— Видимо, вы приехали сюда с той же целью, — рассмеялся маркиз. — В ваши годы я тоже мечтал о карточном выигрыше, и для первого штурма собрал ни более ни менее как сумму в пятьсот тысяч франков. Мне казалось, что будет легко уничтожить всех и вся, попросту удваивая до бесконечности ставки. Правила игры были китайской азбукой для меня, но я наивно полагал, что держатели казино и не подозревают о фокусе, с помощью которого я надеялся разбогатеть. На мое несчастье, оказалось, что они не только имели очень ясное понятие, но даже меры приняли против подобной тактики. Я ткнулся в преграду, не успев толком начать играть: существует правило, которое не позволяет удваивать ставки более четырех раз подряд.

— Оно и теперь в силе? — я почувствовал, как у меня вытягивается лицо.

Он рассмеялся и пожал плечами.

— Разумеется, мой молодой друг. Люди, которые живут искусством, всегда ограждаются от любителей. Вижу, вы составили себе сходный план. Вероятно, и средствами запаслись?