Александр Сивинских - Открытие Индии (сборник)

– Чтобы не запахли, обколешь формалином. В крайнем случае, пригласишь Лёву Осмолова. А мне никак. Золотари опять шатуна подняли, ясно?

– Да в рот я имел всех шатунов этого поганого города и всех, кого они грохнут, вот так вот. И в рот я имел твоё трёпаное человеколюбие, лейтенант! Ты меня с ним уже достал окончательно, понял, нет?!

Карен промолчал. Всё уже было решено и сказано. Сначала – шатун (которого Карен уже начал мало-помалу чувствовать), а остальное – как получится. Если Карен захочет заняться этим остальным. Если – захочет. Он давно уже был сам по себе: тоже в каком-то роде шатун, производящий подчас бесцельные, а подчас пугающие действия с едва ли понятной для окружающих целью. Окружающие оставили его наедине с этими его странными занятиями. Только бывший командир с этим отчего-то никак не желал смириться. «А вообще, – подумал Карен, – понятно, конечно, отчего. Формалинщик способен выполнить то, чего не могут другие. Выполнение же невозможных задач приносит деньги. Наверное, порядочные деньги, если даже та часть, что перепадает мне, никак не может быть названа грошами».

Дергач, так и не дождавшись реакции на провокационное «понял, нет?!», успел хотя бы перевести дыхание. Во всяком случае, после полуминутной паузы заговорил он почти спокойно:

– Короче, Енаралов. Если в двадцать один тридцать мне не доложат о твоём прибытии, связывайся с крематорием. В темпе вальса, понял, нет? Заказывай, блин, персональный столик. Ты меня знаешь, лейтенант.

– Ты меня тоже, Коля.

– Ну, ясно. Шлея под хвост. А зря. Лучше было остаться моим другом. Прощай, формалинщик.

– Пошёл на хер, – тепло сказал Карен и выключил теле…

…ремя дорого, – сказала Софья Константиновна, пальпируя края давнишней раны.

С этой неровной дыры в боку, собственно, и начался нынешний этап жизни – а правильней, существования – Карена. Кусок выброшенной взрывом стальной полосы шириной в ладонь, пробивший печень, не оставлял ни единого шанса на дальнейшее бытие старшего лейтенанта Карена Енаралова. Выход оставался – закачать вместо наполовину вытекшей крови коллаген, ввести в сердечную мышцу опытный препарат АМ, дождаться остановки сердца и попытаться «растормозить жмура». Карен стал первым, с кем операция удалась. Следующим был Лёва Осмолов. Третьим – могущественный старик, проходивший под псевдонимом Утопленник. Потом покатилось.

Пальцы у Софьи были твёрдыми и чертовски горячими. Болезненно горячими, мог бы сказать Карен, если бы чувствовал боль; но чувствовал он только температуру. Между стежков шва во время каждого надавливания выступали бесцветные вязкие капли коллагена, имеющего длинное название, состоящее из цифр и латинских букв. В просторечье коллаген назывался «припаркой» : циничных остроумцев среди врачей всегда было предостаточно.

Софья недовольно морщилась и давила с каждым разом сильнее.

– И вот что, Карен Александрович, я вас последний раз предупреждаю. Необратимые изменения могут начаться в любой момент. Всё-таки ране второй десяток годков. А формалин ваш любимый – говно. Говно и говно. Прошлый век. Позапрошлый даже. Забудьте о нём, я вам серьёзно говорю. Если не хотите протухнуть в ближайшие полгода как рыба на солнце, придётся согласиться на переход к «Серебряному дождю».

– Хорошо хоть, не золотому, – пробормотал Енаралов.

– Иронизируете? Ну-ну… – Врачиха швырнула снятые перчатки в ведро и, распечатывая упаковку с новыми, прошествовала к шкафу – широкая, грузная; зазвенела инструментами. – Сегодня вводим двести пятьдесят кубиков. И не спорить мне!

Карен промолчал. Двести пятьдесят кубиков – это худо. Сутки будешь точно резиновая кукла: первые двенадцать часов – надувная, последующие двенадцать – цельнолитая. А мертвяк, которого упустили «утилизаторы», тем временем успеет… Да много чего может успеть за двадцать четыре часа поражённый некротией, непрофессионально расторможенный и, дьявольщина! дьявольщина! – бездарно упущенный шатун. Хорошо, если просто задавит пару беспризорников или бомжей. А если свалится в водозаборник или влезет в какой-нибудь продуктовый склад? Честно говоря, Карен уже сейчас должен был мчаться в Парк Бродского на всех парах. Если бы не процедура, пропустить которую было смерти подобно. Качественной и мучительной смерти.

– Софья Константиновна, – попытался-таки возразить Карен. – Может, обойдёмся сотней? Мне очень нужно сегодня быть…

– Знать ничего не желаю. От «Дождя» вы решительно отказываетесь. Добро, дело ваше. Получайте тогда свой любимый формалин. Двести пятьдесят кубов, и ни миллилитра меньше! Двести пятьдесят, точка. – Она, точно стремясь подавить возможный бунт в зародыше, повысила голос: – Чем вам приспичило сегодня заняться, меня не волнует абсолютно. Зато если вы развалитесь на гнилые куски из-за моего недосмотра, лицензию отберут у всей клиники. Понятно? Переворачивайтесь на живот, раздвигайте ноги.

Слова о лицензии были полной чушью. Это знала сама Софья, знал и Карен. Какие, к чёрту, лицензии? Клиника принадлежала Минобороны. Закрытое учреждение, в котором можно преспокойно, без оглядки на кого-либо заниматься хоть вивисекцией, хоть евгеникой, хоть – как в случае с Кареном – амортализом. Именно в этом кабинете старшему лейтенанту медицинских войск Карену Енаралову четырнадцать лет назад делали прививки препарата АМ-1, затем АМ-2 и признанного нынче бесполез…

…ван был всё ещё не заправлен, одеяло валялось рядом. Оксана сидела на корточках, прижимала угол одеяла к голой груди и, содрогаясь всем телом, икала. Ночник горел, телевизор орал, пепельного окраса кот с невообразимо толстой шеей – тот, что уже неделю приходил к ним через форточку, единственно чтобы сделать какую-нибудь гадость – остервенело драл когтями любимую Оксанину подушечку-думку в виде сердечка.

Всё было как обычно.

Карен шугнул кота, выключил лампу и телевизор. Ласково, точно идиотке, улыбнулся Оксане. Ох, лучше бы она ещё спала. Чтобы не возиться, схватить необходимое и – на колёса. Он сказал:

– Барышня, пора одеваться. Посмотрите, как вы озябли, до икоты.

– Это не от холода, – продолжая идиотски-бездумно глядеть в неведомую точку на стене, однако абсолютно здраво сказала Оксана. – Ты знаешь, отчего.

– Ну, ну, не начинай, – сказал Карен, примирительно улыбаясь. – Мы ведь всё уже решили. Первая твоя инъекция оказалась ошибкой, помнишь?

– Позволь! – Она встала, проделав это пластично и неописуемо красиво, как и подобает профессиональной фигуристке. – Позволь, Карен, что я должна помнить? Когда это мы что-то там решили?

– Ночью, – терпеливо сказал Карен.

Минуты бежали. Шатун брёл и брёл. Карен почти перестал его слышать, знал лишь: он идёт, цепляясь боками за шершавые стены, оставляя на них клочья плоти и одежды и – никого перед ним. Пока никого.