Александр Сивинских - Открытие Индии (сборник)

И, тем не менее, шепотом:

– Игорёк, даже во сне ты, как всегда, на высоте… Фу, какая я кошка, правда?.. Не ешь всухомятку, пока!

– Пока, – сказал Игорь и двинулся выполнять наказы супруги.

Голова и впрямь кружилась.

Яд нитрокраски пропитал организм Игоря, должно быть, до самой селезёнки; он не только крутил мозги, но вдобавок забивал абсолютно все запахи и вкусы. Поэтому тридцать штук слепленных заботливой Светкой пельменей (каждый – как маленькое аккуратное лоно; поедая их, Игорь всегда чувствовал себя немного каннибалом) и отваренных на скорую руку, были проглочены безо всякого удовольствия. Следом в желудок ухнула кружка сладкого горячего кофе (ощущения – будто от порции стеклоочистителя) и полусотня водки (чистый ацетон). Потом ещё полусотня.

Мыть посуду не было никаких сил.

– Проветриться! Проветриться! – приказал Игорь себе и, как был, в трениках и футболке, обув кеды на босу ногу, вывалился из квартиры. Не меньше минуты стоял перед дверью, тупо на неё глядя, пока наконец не сообразил, для чего в руке ключ.

В лифте его немного отпустило. Во всяком случае, Игорь сумел заметить и даже прочесть новую надпись над пультом – и это показалось ему добрым знаком.

Надпись была выполнена дрожащей рукой и сообщала, что «мы FOREBER!» Ошибочная буква «B» была небрежно замазана. Поверх неё другим почерком и другим маркером исправлено: «V». Однако Игорю такое исправление показалось настоящим кощунством. В конце концов, только самому писавшему решать, то ли он хочет быть всегда, то ли предназначаться for EBER. Кстати, что – или кто – это может быть?

– Мы для Ибер, – бормотал Игорь, бредя наугад (получалось – в сторону парка; ну и славно: где, кроме как в сосновом парке очищать лёгкие). – Нет, не звучит. Для Ебер? Совсем плохо, почти ругань. А может, Эбер? Мы – для Эбер. Именно так.

И тут его осенило. Он вспомнил, кто такая Эбер. Вернее, Эберт.

– Ох, ё! – сказал Игорь. – Какой, мать его, пассаж. Случайность – остроумная особа.

В студенческие годы Игорь обитал, как всякий провинциал, в общежитии. И как-то в комнату к ним начала захаживать хорошая девушка, знакомая друзей Игоря. Майка Эберт. Девушка была о-го-го, умница-красавица и вдобавок из тех, которые называются свой парень. То есть в её обществе легко было говорить о чём угодно и вести себя запросто. Она очень гордилась классическими 90-60-90, остроумием и девственностью. Была наполовину еврейка и обожала рассказывать анекдоты о своих соплеменниках. Ну и так далее. Игорь считал её другом и ничуть (ну, то есть почти) не вожделел, полагая, что декларируемую невинность следует уважать. Длилась эта дружба около полугода – как вдруг Игорь сообразил, что она ходит уже не столько к ним всем, как к нему лично. Не то чтобы она начала строить Игорю глазки или, например, старалась подержать его руку в своей дольше, чем требуется для приветствия – вовсе нет. Но, оставаясь наедине, они вдруг умолкали и не могли подобрать тем для дальнейшего разговора. А если и находили, то были эти разговоры искусственно-шутливыми, а голоса и смех звучали до омерзения фальшиво.

Понятно, что такое балансирование на грани между приятельством и страстью долго продолжаться не могло. Нужно было делать выбор. Однако Игорь был тогда охвачен большой и настоящей любовью к его теперешней супруге; вдобавок Майка чуточку пугала Игоря своим взрывным характером. В общем, категорически не его типаж. Воспользоваться её чувствами для получения сладенького на халяву? Может, и был Игорь дураком, но не подонком. Неудивительно, что при малейшей возможности он стал увиливать от встреч, а при невозможности увильнуть демонстрировал именно дружбу. И острить и подтрунивать над Майкой стал вдвое больше обычного. Открытых объяснений не было. Почему?.. Наверное, Игорь струсил – да и не был окончательно уверен, что не заблуждается на её счёт. Так же, впрочем, как и на свой.

Потом она вдруг закрутила любовь с ещё одним знакомцем Игоря, не больно-то близким. Это было чересчур нарочито, как казалось Игорю. Ему вроде полегчало, да не слишком. Парень был известным повесой, Игорь прекрасно понимал, чем романчик закончится. Погостить в комнату Игоря они приходили теперь уже вдвоём, редко и совсем ненадолго. Казанова солировал, Майка держалась скромницей.

Последний раз Игорь увиделся с ней на гулянке по поводу защиты диплома. Тогда он спьяну и ляпнул идиотскую шутку о её внешности. Шутка была не только идиотской, но и чертовски вульгарной. Майка переменилась в лице, чего раньше не бывало никогда, и Игорь бросился извиняться. А через полчаса вторично прошёлся, уже не вспомнить, по чему именно, – в её адрес. Она сделала замечание, смотри, дружок, опять ведь будешь оправдываться. А Игорь встал в позу. Ревность таки, это уж точно. Предельно шутовски расшаркался, наговорил дивных, тонко-тонко издевательских острот сверх меры. Он был уже здорово навеселе, рядом крутились какие-то вертихвостки, восхищавшиеся его бицепсами, загаром и делающие недвусмысленные знаки.

Индюшиное вступило ему в голову.

Когда Майка с бой-френдом исчезли, Игорь не заметил – уже изрядно стемнело и вся компания пошла купаться голышом на близкое озеро. Вертихвостки, помнится, начали раздеваться ещё не доходя до пляжа. Игорь, впрочем, тоже. Он тогда находил свою фигуру идеальной и при всяком удобном случае живо сбрасывал футболку. Во что вылилось это дикое ночное купание, лучше не вспоминать.

Потом Игорь виделся с Майкой несколько раз, но дальше, чем короткое «привет, как поживаешь?» разговоры не шли. Альфонс ею попользовался и бросил, ладно хоть ляльку не сделал. Ещё год спустя Игорь увидел её на центральном телеканале. Она успела стать крупным деятелем студенческого КВН, сильно подурнела, потолстела, покрасила волосы уродливыми «перьями» – и от великолепной Майки Эберт в этой тёте ничего не осталось. Разве что остроумие.

Пока Игорь предавался душещипательным воспоминаниям, совсем стемнело. С уличным освещением в Растудыегонелепове и так-то было неважно, а уж в окрестностях парка – тем более. «Как я до сих пор ни разу не споткнулся? – удивился Игорь. – Наверное, отравленных токсинами краски господь бережёт наравне с пьяными. Думаю, это было бы справедливо».

Почему-то захотелось курить. Дико, невыносимо, почти физиологически. Вообще-то курильщик из Игоря был аховый. От одной сигареты он дурел почище, чем от часа малярных работ, а вот – приспичило. Без особой надежды на успех он огляделся. Слева через дорогу, возле двухэтажного строения, в недавнем прошлом одного из корпусов профилактория, а ныне – жилого дома для двух-трёх состоятельных семей, мерцала красная точка. Совсем невысоко, наверное, курящий сидел. Сидел он почему-то поодаль от освещённого участка перед подъездом.