Мария Чурсина - Проклятье

Иногда к ней приходили одногруппники. Маша подозревала, что они договорились и приходили по очереди. Они, наверное, боялись за неё. Позавчера с ней сидела Ляля, клевала носом в конспекты, но трещала без умолку. Вчера — Ник готовил оладушки, и они с Машей просидели всю ночь на кухне. Завтра наверняка не будет спать Сабрина.

Хотя теперь-то ей совершенно нечего было бояться. Даже ползучая тень под дверью принимала Машу за свою.

Горгулья пришла на вторую пару и одним жестом заставила молчать всех, включая покрасневшего Максима и Лялю, которая грустно маячила у доски.

— Маша Орлова, зайди ко мне в кабинет после занятий.

Хлопнули двери. Со всех сторон на Машу посыпались смешки и косые взгляды. Сидящий сзади Рауль ткнул её в спину отточенным карандашом.

— Ей, красавица, что ты опять натворила?

Маша дёрнула плечом.

— Я из-за тебя в идиотский ситуации, — сказала она Сабрине.

Та приподняла левую бровь. Правой у неё получалось выразительнее, но Маша сидела слева.

— Ты в ней не из-за меня.

Опять заговорила Ляля, пространно рассуждая о решении задачки — когда она не знала решения, всегда пускалась в размышления. Маша собрала тетрадки и ручки в сумку, не дожидаясь конца пары, и ещё минут двадцать сидела перед пустым столом. Ничего не записывала и старалась никуда не смотреть.

После звонка она взбежала по лестнице так быстро, как только смогла, растолкала тихих первокурсников, которые толпились перед большой лекционной аудиторией. Кабинет Горгульи был в самом конце коридора.

Маша постучала и, ничего не услышав, нажала на ручку. Горгулья сидела за столом. В серой форме, сосредоточенная, сжатая. Она подняла глаза на Машу и кивнула.

— Садись, куда хочешь.

Маша выбрала стул у окна, в середине длинного ряда. Так ей казалось безопаснее. Горгулья поднялась и прошлась перед ней, с силой впечатывая в пол низкие каблуки туфель.

— Так значит, проклятье, — сказала она таким тоном, будто они продолжали давний разговор. — И ты можешь объяснить мне, как всё получилось?

У Маши пересохло во рту, а язык намертво прилип к нёбу. Рассказывать обсидиановой горгулье про любовь? Она сочтёт всё выдумкой, сумасшествием, температурным бредом, да чем угодно, кроме правды. Сумка оттягивала плечо. Маша бросила её на соседний стул.

Горгулья села рядом и заглянула Маше в лицо сквозь занавеску её волос. Неожиданно мягко сказала:

— Не бойся. Я заметила, что ты стала другой. С тобой что-то произошло.

Маша не знала, что отвечать. Ей удивительно было уже то, что Горгулья сидела рядом и так спокойно размышляла — изменилась. Изменилась — значит, сначала была одна, а потом стала другая. Какой же она была раньше?

Она закрыла глаза.

— В общем, мы с ним бывали на разных… объектах, и я вытаскивала сущности. Или не вытаскивала.

Горгулья резко подобралась.

— На каких именно? Можешь перечислить все?

Маша тяжело сглотнула — пересохшее горло не выносило такого количества слов — и стала перечислять. Когда добралась до стройки, где умирали бродячие псы, Горгулья встала.

— Ты заходила туда? Насколько далеко?

— Заходила, конечно. Несколько раз. И в двухэтажный дом на улице Восстания. Нельзя? Я была с Мифодием Кирилловичем, у него ключи…

— Ключи. Это меня и беспокоит. Нам запрещено водить курсантов к сущностям сильнее четвёртой категории. Мифу, конечно, закон не писан, — пробормотала она, отворачиваясь к окну, и прикусила губу, как будто сожалела о сказанном. — Теперь мы найдём на него управу. Зря ты не рассказала раньше.

Маша смотрела в пол, на разошедшиеся доски паркета. Рассказать раньше. Рассказать всё, и стать монстром, гораздо страшнее Мифа. Она не только заходила в поле действия сущностей, она ещё и кормила их собой.

— Не бойся, — повторила Горгулья, — он тебе больше ничего не сделает. Но для начала нужно провести кое-какие проверки. Проклятье хорошо выявляется приборами. Нам нужны доказательства, понимаешь?

Маша угрюмо качнула головой. Унизительнее не придумаешь — доказывать, что стала жертвой. Миф будет смотреть на неё с ещё большим презрением, чем сейчас.

— Можно как-то без этого?

— Нет. Нельзя. — Горгулья подхватила трубку телефона, но пока набирала номер, всё ещё выговаривала Маше: — Как ты себе представляешь суд без доказательств? Ты скажешь одно, он — другое, и что дальше? А… Алло, деканат?

День превратился в отпечаток грязного ластика — им пытались стереть небо, но за окном клиники остался этот серый мазок с комочками облаков. Приборы спали. Маша сидела на жёсткой кушетке, закрыв глаза, и пыталась слушать мир вокруг себя. Мир жил привычной жизнью, хлопали двери, звучали голоса. Потусторонних шагов не было.

Наверное, у специализированной клиники была очень хорошая оборона. А она маялась невозможностью перебить оборону, выйти, услышать те шаги. Ключи у неё отобрал Миф, но она всё ещё могла доехать до улицы Восстания и через окно влезть в заброшенный дом. Хотелось на волю.

Мазок неба за окном потемнел до синевы.

В комнату вошли — Маша вздрогнула и очнулась. Врач — высоченный мужчина, белый халат на нём казался куцым, сел за стол. В его руках зашуршали тонкие приборные ленты, ослепительно-голубые, с тонкими чёрными ниточками графиков. На стул опустилась Горгулья.

— Так, — сказал врач и привычно потянул низким голосом: — Та-а-ак. Странно. Ничего тут нет. Совсем ничего.

Под взглядом Горгульи он просмотрел всю ленту до конца, хотя и после этого не изменил решение.

— Ничего нет. Я, дамы, в войну ещё здесь работал. Я такое видел, вы себе не представляете.

— Представляем, — глухо подтвердила Горгулья. Он как будто не услышал.

— Я такое видел. А с этой девочкой всё совершенно нормально. Сами взгляните. Ладно, не надо. Но я понятия не имею, по какому поводу паника.

Маша смотрела на него зачарованно. Под её взглядом врач откинулся на спинку стула и закинул руки за голову. Обернулся к Маше и подмигнул. Горгулья сидела, не шевелясь. Казалось, даже на её лице двигаются одни лишь губы.

— Может быть так, что приборы не увидели проклятья?

Врач дёрнул плечами.

— Теоретическим может, конечно. Техника ведь не совершенна. Но я никогда такого не встречал, да. Обычно хоть что-нибудь да проявляется.

— Можно я пойду? — сказала Маша громко. На неё никто не обратил внимания.

Сейчас ей выскажут. Сейчас ей всё выскажут, чтобы не смела очернять образ Великолепного Мифа.

Горгулья взялась за переносицу.

— Можно повторить все эти опыты?

— Теоретически да. Буду ждать вас завтра.

— Можно мне идти? — сказала Маша с отчаянием. Её передёргивало от ужаса, стоило представить, как она остаётся с Горгульей один на один.