Говард Лавкрафт - Сны в Ведьмином доме

Известна их любовь к воде, они способны подолгу плавать в реке или гавани. Нередко они устраивают массовые заплывы аж до Чертова рифа, а это под силу лишь очень хорошим пловцам. Нельзя было не заметить, что на публике показывались в основном молодые люди, а старшие не особенно стремились к этому, поскольку выглядели гораздо уродливее. Исключение составляли те, что не имели сильных отклонений от нормы, как, например, старик портье в отеле. Можно только гадать, что случилось с большинством старшего населения и не является ли пресловутый «инсмутский вид» следствием какого-то особого, прогрессирующего с годами недуга. Редко какая болезнь способна произвести по мере взросления такие обширные и радикальные анатомические перемены, включая деформацию костей и черепа. При таких изменениях во внешности, оставалось лишь гадать, как меняется в результате болезни организм человека в целом. Весьма затруднительно, заключил молодой человек, сформулировать какие-либо реальные выводы, поскольку никто из приезжих не может похвастаться близким знакомством с кем-то из местных независимо от того, как долго он прожил в Инсмуте.

Парень не сомневался, что здесь есть много субъектов куда страшнее тех, что все-таки появляются на людях; видимо, самых уродливых они держат взаперти. Люди иногда слышат непередаваемые звуки. Предполагают, что разваливающиеся лачуги на северном берегу соединены потаенными туннелями и что таким образом создан своего рода загон для чудовищных уродов. Неизвестно, какая иноземная кровь — если дело вообще в ней — течет в их жилах. Особо отвратительных сородичей они прячут от государственных чиновников и вообще от всех, кто прибывает в город из внешнего мира.

Не рекомендуется, сказал мой консультант, расспрашивать местных насчет города. Единственный, кто может что-то рассказать, — это очень старый, но внешне нормальный человек, который живет в богадельне на северном краю города и проводит свое время, праздно блуждая или сидя возле пожарного депо. Этому старику по имени Зейдок Аллен девяносто шесть лет; он малость не в себе и к тому же известный в городе пьяница. Странный, весьма скрытный тип, вечно оглядывается через плечо, будто боится чего-то. В трезвом виде он вообще не станет говорить с приезжими, но не может устоять перед предложением излюбленной отравы и, выпив, рассказывает шепотом потрясающие, прямо фантастические истории о городе.

Хотя полезных сведений из него удается извлечь немного; все его безумные истории состоят из темных намеков на немыслимые чудеса и ужасы, вряд ли имея иные источники, кроме его собственной буйной фантазии. Никто не принимает его всерьез, но местные все-таки не любят, когда он, напившись, болтает с приезжими; так что небезопасно быть замеченным за беседой с ним. Вообще не исключено, что именно он породил все эти нелепые, дичайшие слухи, что ходят об Инсмуте за его пределами.

Кое-кто из живущих здесь чужаков время от времени также рассказывает жутковатые байки; оно и неудивительно, если ты ежедневно видишь местных уродов и вдобавок слышишь фантазии старого Зейдока. Никто из чужаков не решается поздно ночью выходить из дому — такие прогулки здесь считают слишком рискованными, тем более что улицы по ночам отвратительно темны.

Что касается бизнеса — изобилие рыбы в здешних водах казалось почти сверхъестественным, но местные с некоторых пор получали от этого все меньше и меньше выгоды, цены падали, а конкуренция возрастала. Так что самым доходным предприятием в городе стала обогатительная фабрика, чей коммерческий офис находился на площади, несколькими домами восточнее того места, где я беседовал с пареньком. Старика Марша никто никогда не видел, но иногда он прибывал в свой офис в закрытом, с занавешенными окнами авто.

О внешности Марша ходили разные толки. Когда-то он был великим щеголем, истым денди, и люди болтали, что он до сих пор носит сюртуки покроя эдвардианских времен, [86] …сюртуки… эдвардианских времен… — то есть относящиеся к первому десятилетию XX века, периоду царствования британского короля Эдуарда VII (1901–1910). подвергшиеся, правда, нелепым переделкам, дабы приспособить их к его теперешнему уродству. Одно время офисом на площади руководили его сыновья, но потом и они исчезли из поля зрения, отошли от дел, передоверив их младшему поколению. Сыновья и дочери Марша выглядят очень странно, особенно старшие из них; поговаривают, что со здоровьем у них совсем плохо.

Одна из дочерей Марша вызывала особое отвращение — не женщина, а настоящая рептилия — и при этом ходила обвешанная редкостными драгоценностями, которые были выполнены в том же стиле, что и экзотическая тиара. Мой информатор несколько раз видел эти украшения и слышал, что появились они из какого-то древнего клада, оставшегося то ли от пиратов, то ли от демонов. Священники или жрецы — кто знает, как они теперь себя величают, — носили похожие головные уборы, но посторонним видеть их удавалось редко. Других украшений этого типа юноше не встречалось, хотя, по слухам, в Инсмуте они имелись во множестве.

Марши, вместе с тремя другими состоятельными семействами города — Уайтами, Гилмэнами и Элиотами, вели весьма уединенный и скрытный образ жизни. Они занимали огромные дома вдоль Вашингтон-стрит, и некоторые, по общему мнению, прятали в тайных убежищах своих родственников, чья внешность не позволяла им появляться на публике, тем более что официально они считались умершими.

Предупредив, что большинство уличных указателей давно обвалилось со стен домов, молодой человек начертил для меня примитивную, но ясную схему городской планировки. Бегло изучив эту импровизированную карту, я убедился, что она здорово поможет мне в путешествии по городу, положил ее в карман и поблагодарил парня. Поскольку грязный ресторанчик по соседству не внушал никакого доверия, я накупил побольше сырных крекеров и имбирных вафель, чтобы потом наскоро перекусить. В свою программу я включил прогулку по нескольким интересующим меня улицам и, по возможности, беседы с кем-нибудь из проживающих здесь чужаков, после чего надо было успеть на восьмичасовой автобус, идущий до Аркхема. Город являл собой впечатляющий образчик упадка и загнивания во многих аспектах, но, не будучи социологом, я решил ограничить свою любознательность сферой архитектуры.

Итак, я начал свое заранее обдуманное, но от этого не ставшее менее загадочным путешествие по узким, мрачно-болезненным улицам Инсмута. Перейдя мост и свернув к шумному водосбросу, я прошел мимо фабрики Марша, откуда, к моему удивлению, не доносилось никаких звуков действующего производства. Здание стояло на крутом откосе реки близ моста и площади с расходящимися улицами. Вероятно, именно здесь в прошлом находился городской центр, позднее переместившийся на Таун-сквер.