Говард Лавкрафт - Сны в Ведьмином доме

Вряд ли старик мог сообщить нечто ценное, кроме смутных намеков да бессвязных и неправдоподобных историй; к тому же меня предупредили, что общение с ним небезопасно, поскольку это наверняка не понравится местным жителям. И все же мысль об этом древнем свидетеле гибели города, помнившем былые времена кораблей и фабрик, была слишком соблазнительна. В конце концов, даже самые странные и безумные мифы нередко суть символы и аллегории, основанные на правде, — а старый Зейдок видел все, что происходило с Инсмутом за последние девяносто лет. Любопытство охватило меня, совершенно подавив осторожность. В молодой своей самонадеянности я вообразил, что способен отделить крупицы реальной истории от сумбурных излияний, и все это можно будет проделать с помощью доброй порции виски.

Я понимал, что не следует подходить к нему прямо сейчас: рыбаки определенно заметят чужака, а лишнее внимание привлекать не следовало. Нет, мне надо было подготовиться (по словам юного бакалейщика, раздобыть контрабандное спиртное здесь не проблема), а затем послоняться возле пожарного депо и, выждав удобный момент, как бы невзначай перехватить старого Зейдока, когда он пустится в очередной бесцельный обход депо. Молодой человек говорил, что старик очень непоседлив и редко подолгу засиживается на одном месте.

Квартовая бутылка виски досталась мне легко, хотя и недешево — я заполучил ее с черного хода сомнительного универсального магазина, для чего пришлось, перейдя площадь, посетить Элиот-стрит. Чумазый, какой-то запущенный парень, обслуживший меня, имел типичный «инсмутский вид», но дело свое знал и был вполне обходителен; видно, как бы плохо ни относились здесь к чужакам, но покупатель везде покупатель, а в этом городке он, очевидно, ценился на вес золота.

Вновь перейдя Таун-сквер, я понял, что удача сопутствует мне, ибо, продвигаясь со стороны Пейн-стрит и огибая угол отеля «Гилмэн-хаус», я не встретил никого, кроме длинного, тощего, оборванного старика, и это был Зейдок Аллен собственной персоной. В соответствии со своим планом я привлек его внимание, махнув благоприобретенной бутылкой, и, вскоре убедившись, что он, шаркая ногами, задумчиво поплелся за мной, свернул на Уотер-стрит, в сторону местности, казавшейся мне наиболее пустынной.

Я сверился со схемой, нарисованной малым из бакалеи, и нацелился на участок южного берега, мимо которого мне сегодня уже довелось проходить. Единственными живыми существами в поле моего зрения там были рыбаки, маячившие на моле, а в нескольких кварталах далее к югу можно было найти местечко где-нибудь у бывшей пристани и поболтать со старым Зейдоком, не опасаясь, что кто-нибудь нас увидит. Не успел я дойти до Мейн-стрит, как за моей спиной послышался слабый, задыхающийся голос:

— Эй, мистер!

Без труда поняв, в чем дело, я тотчас позволил старику немного отхлебнуть из бутылки. Пока мы продолжали путь среди вездесущего запустения и опасно накренившихся руин, я попытался завязать разговор, но обнаружилось, что старый язык так быстро не развяжешь. Наконец меж осыпающихся кирпичных стен я увидел открытый в сторону моря и заросший бурьяном пустырь перед жалкими остатками пристани. Груды замшелых камней близ воды обещали стать сносными сиденьями, а с севера место надежно укрывали от посторонних глаз руины пакгауза. Место идеально подходило для долгой приватной беседы; я направился туда в сопровождении жаждущего компаньона, и мы уселись на замшелые камни. Омерзительный запах тлена дополнялся тошнотворной рыбной вонью, но я решил потерпеть, ведь лучшего места все равно было не найти.

Для разговора, если я хотел успеть на восьмичасовой автобус до Аркхема, оставалось часа четыре, и я, не откладывая дела в долгий ящик, предложил древнему выпивохе продолжить возлияние, а сам тем временем отдал должное своим скромным припасам. При этом я старался не переусердствовать с угощением — не хотелось, чтобы хмельная болтливость Зейдока раньше времени перешла в ступор. Потребовался час на то, чтобы его разговорить, но и теперь он уклонялся от моих вопросов об Инсмуте и его мрачной истории, болтая на злободневные темы и явив широкую газетную осведомленность вкупе с тягой к философствованию на этакий деревенский манер. К концу второго часа я испугался, что с этой квартовой бутылью виски не добьюсь нужных результатов, и уже подумывал, не лучше ли будет оставить старика Зейдока и скорее идти назад. Но случай сделал то, чего я не мог добиться своими вопросами; с присвистом дыша, Зейдок заговорил сам, и бессвязное стариковское бормотание заставило меня податься вперед и внимательно вслушаться. Я сидел спиной к воняющему рыбой морю, а он — лицом к нему, временами обращая блуждающий взор к отсветам на низкой отдаленной линии Чертова рифа, и вдруг как-то зачарованно показал рукой на волны. Вид их, казалось, его беспокоил, ибо он начал с серии слабых проклятий, которые завершились потаенным шепотом и ищущим понимания взглядом искоса. Он наклонился, тронул меня за отворот пиджака и с хрипловатым присвистом, но довольно внятно заговорил:

— Здесь вот это все и зачалося — это клятое место всех злодейств, вон там, где самая водяная глубь. Врата ада — прямо отсюда они толпой кидались на дно. Все это натворил капитан Оубед — подцепил енту заразу не на добро себе на островах южных морей. Все в те дни пошло по худой дорожке. Ремесло упало, мельницы встали — даже новые, — и лучших наших парней поубивало на войне тыща восемьсот двенадцатого года, а какие сгинули с бригом «Элиза» и шаландой «Рейнджер» — обе посудины шли с товарами Гилмэна. У Оубеда Марша на плаву было три судна — бригантина «Коламби», бриг «Хетти» и барк «Королева Суматры». Он только один тогда торговал с Ост-Индией и островами, хотя баркентина Эсдраса Мартина «Малайская невеста» бегала с товаром чуть не до двадцать восьмого года.

Никогда не видывал никого хуже капитана Оубеда — старое отродье сатаны! Кхе-кхе! Помнится, он говорил как-то насчет веры, называл всех жителей дураками, мол, ходят на христианские собрания и носят свои бремена кротко и смиренно. Говорил, что лучше бы им выбрать себе других богов, вроде нижних, как у индейских народов, которые дают туземцам за их жертвоприношения доброе рыболовство, и еще говорил, что только нижние боги по-настоящему отвечают на молитвы людей.

Мэтт Элиот, что плавал у него первым помощником, много чего тогда порассказал, он один не хотел, чтобы люди делали всякие языческие вещи. Говорил об острове, что восточнее Отагейта, куда они ходили, что будто на нем прорва каменных развалин старее всего, что кто-нибудь когда-нибудь видел, что-то вроде Понапы на Каролинах, [87] …что-то вроде Понапы на Каролинах… — Имеется в виду атолл Понапе в группе Каролинских островов в Микронезии, посреди лагуны которого сохранились развалины Нан-Мадола — ныне мертвого города, возведенного из огромных базальтовых блоков на 92 искусственных островках. Происхождение строителей города и назначение некоторых сооружений до сих пор остаются загадкой для ученых. По вскрытии гробниц древних правителей Нан-Мадола выяснилось, что они по своему антропологическому типу отличались от микронезийского населения архипелага. но с резными лицами, совсем как у больших статуй на острове Пасхи. Там неподалеку был еще невеликий остров с вулканом, где они видели другие развалины со всякой резьбой — камни все поистерлись, пока лежали под морем, но ужасные вырезные чудища покрывали их сплошь.