Дэннис Крик - Судьба вампира

Он почувствовал, как она всплывает в желудке ядовитым облаком и поднимается по гортани вверх, щипля и разъедая язык. Чтобы его тут же не вырвало, он несколько раз глубоко вздохнул, восстанавливая равномерное дыхание.

— Я могу поговорить со своим адвокатом?

— Пожалуйста, — Варга развел руками. — По закону один звонок у вас есть.

— Эдди, это ты? — Виктор стоял в вестибюле тюремного блока и говорил по телефону.

— Да, босс. Рад вас слышать, — далекий голос был приветлив. — У вас что-то случилось? Как ваше путешествие?

— Плохи мои дела, Эдди. Мне срочно нужна твоя помощь.

— Моя помощь? А что случилось? Откуда вы звоните? — приветливость вдруг уступила место тревоге.

— Из Менкара. Слышал о таком городе?

— Как же, как же, знаю… Старый такой городишко, небольшой… кажется, на северо-западе… — Да, именно.

— Что вы там делаете?

— Я попал в переделку, Эдди. Серьезную переделку. Меня обвиняют в убийстве двух человек, которого я не совершал.

— Да что вы такое говорите, босс? Вы в своем уме?

— Лучше был бы не в своем.

Виктор представил себе изумленное лицо адвоката. Увидел, как дергаются очки в тонкой оправе на его выдающемся носу. Как тот касается рукой лысого затылка и задумчиво качает головой.

— Я попал в аварию.

— В аварию?

Связь оставляла желать лучшего, и Виктор повысил голос, но не сильно, так как боялся привлечь к себе внимание надзирателей с дубинками.

— Да, но все обошлось, — он вспомнил вчерашние ощущения перед провалом в памяти. Робкие попытки ходить, боль, резко отдающую при каждом шаге, сдавленное дыхание, кровь на ладони. И с безмерным облегчением выдохнул, радуясь, что сегодня ничего этого нет.

— Вы в порядке?

— Почти, но не это главное, — от горячего дыхания губы его пересохли. — Самое страшное заключается в том, что я совершенно ничего не помню. И не знаю, что происходило со мной этой ночью, в течение которой, по словам копов, я и совершил эти два убийства.

— О, черт…

— Вот именно. Обвинения слишком серьезны, Эдди. Ты сможешь приехать, чтобы вытащить меня отсюда? — не дожидаясь ответа адвоката, писатель продолжил.

— Я звоню тебе из полицейского участка. У них здесь все в одном здании. И тюрьма, и участок. После звонка меня отведут в камеру, и сколько я там пробуду, я не знаю.

— Подождите… Скажите, свидетели в деле есть?

— Что? Здесь плохая связь. Что ты сказал, Эдди?

— Я спросил, свидетели, проходят по делу свидетели или нет?!

— Свидетели?

— Да, кто-нибудь видел вас ночью на месте преступления?

— Следователь говорит, что есть.

— Надо обязательно узнать, кто свидетель.

— Он говорит, что какая-то женщина…

— Надо будет допросить ее. Надеюсь, мне позволят.

— Делай все, что считаешь нужным, Эдди.

— Кто занимается вашим делом?

— Его зовут Антон Варга, он здесь главный. И он мне не верит. Здесь никто мне не верит! Ни одному моему слову.

— Обещаю, я свяжусь с ним и все выясню. Чуть позже я дам вам знать. — Я буду ждать, Эдди, черт возьми. Я буду ждать.

Тюремной камерой оказалось крохотное помещение в подвале полицейского участка. Мрачная комнатушка без окон с одной решетчатой дверью и железной, прикрученной к стене, койкой. В холодном воздухе висел тяжелый запах сырости. В углу у старого, почерневшего от ржавчины умывальника, стоял обшарпанный унитаз. Виктор с ужасом подумал о том, что рано или поздно ему придется на него сесть.

Еще по пути сюда его охватил озноб, который теперь в полутьме за решеткой усилился и превратился в настоящую дрожь. Он уселся на кровать и попытался отключиться. Однако за закрытыми глазами то и дело всплывал образ прекрасной незнакомки. Он помогал забыть о боли в горле и уносящем во тьму головокружении, но не способствовал сну.

Состояние, в котором он находился, сам для себя писатель определил как предчувствие лихорадки. Он знал о ее симптомах, отчасти напоминающих обычную простуду. И страх перед редким и опасным заболеванием не давал ему покоя.

Сидя на краю кровати с открытыми глазами, он думал о том, что в этом маленьком городе он не знает никого, кроме девушки со светлыми волосами-спиралями. Девушки, ворвавшейся в его жизнь столь стремительно и исчезнувшей из нее с такой же скоростью. Девушки, которая подставила его, сделав главным подозреваемым в двойном убийстве совершенно незнакомых ему людей. Девушки с лицом ангела и взглядом дикой серны. Девушки, в криминальную составляющую души которой так не хотелось верить.

В полузабытьи и ожидании он провел не менее трех часов. Он пробыл бы в таком состоянии и больше, если бы не странный звук, вернувший его в реальность.

Пулей шарик величиной с колпачок обычной ручки пролетел в воздухе, стукнулся о стену позади него и застыл на подушке. Писатель осторожно взял его в руки. Рассмотрел со всех сторон. Обычная штука, вылепленная из хлебной мякоти. Случайно он сковырнул еле заметную вмятину, пальцы нащупали бумагу. Он аккуратно распечатал послание из хлебного шарика, развернул крохотный листок и прочитал. Корявыми буквами спешащего человека на нем было написано.

Виктор коснулся рукой лба, чтобы вытереть пот, но, к своему удивлению, наткнулся на холодную, сухую кожу.

Он смял листок бумаги. Мысли лихорадочно крутились в опустошенной голове. Откуда это послание? Кто его автор?

— Эй! — крикнул он, не вставая с койки. — Здесь есть кто-нибудь?

Через минуту в коридоре появился надзиратель. Высокий, неповоротливый верзила с дубинкой и пистолетом в кобуре, свисающей с пояса на толстом животе.

— Чего тебе? — он подошел к решетчатой двери.

— Ты знаешь всех, кто сидит здесь?

Нахальная улыбка растеклась по жирному лицу Верзилы.

— А тебе какой интерес?

— Просто скажи, ты всех знаешь?

— Ну, допустим всех. И дальше что? — Виктор поймал себя на мысли, как этот увалень похож на своего начальника. И от этого ему стало не по себе.

— Кто такой Лео Нож?

— Откуда тебе известно это имя?

— Я хорошо осведомлен.

— Вот суки конченые, — от досады Верзила сплюнул. — Не успеешь запустить в камеру новичка, как все уже знают о нем! Лео Нож наш постоянный клиент. Мелкий воришка и мошенник. Он сидит рядом с тобой через стену, — Верзила бросил взгляд на соседнюю камеру.

— Только не вздумай выходить с ним на контакт. Общение с другими заключенными у нас карается исправительными работами еще до суда. А на твоем месте, путешественник, я бы вообще был тише воды, ниже травы. За такие преступления убивать надо. Лично я бы так и поступил.

— Так ведь я еще не осужден!

— Ну так будешь, — хихикнул надзиратель.

От этого смешка и фразы, сказанной с непринужденной легкостью, писатель едва не взвыл. В этот момент надежда на спасение стала для него совсем призрачной.