Говард Лавкрафт - Некрономикон

Наконец в пугающей стылости высоты он вышел на противоположный скрытый склон Нгранека и в немереных безднах под собой увидел малые утесы и бесплотные провалы лавы, следы былого гнева Вящих. Простирались на юг и обширные земли, но это была тощая пустошь, где не открывалось цветущих полей и не рисовалось печных труб, и казалась она без конца и без краю. С этой стороны море оставалось незримым, ибо Ориаб остров изрядный. В голых стенах круч по-прежнему открывалось множество черных пещер и причудливых трещин, все так же недосягаемых для скалолаза. Над ним теперь нависала громадная выпирающая масса камня, не дававшая ничего увидеть вверху, и на миг Картер поколебался сомнением: а не окажется ли она непреодолимой?.. Ненадежно удерживаясь на открытой всем ветрам высоте многих миль над землей, когда с одной стороны пустота и смерть, а с другой — скользкие стены камня, он познал на мгновение тот страх, что заставляет людей чураться прикровенной стороны Нгранека. Он не мог повернуть обратно, а солнце уже было низко. Если вверх не будет пути, ночь застанет его все так же припавшим к камню, а заря не застанет уже никого.

Но путь был, и он увидел его, когда пришло время. Лишь весьма искушенный странственник по стезям сновидений мог воспользоваться этими едва приметными опорами, однако Картеру этого было достаточно. Перевалив нависающий горный карниз, он обнаружил, что выше по склону путь будет куда легче, поскольку таяние огромного ледника оставило после себя обширное поле наносов, все измятое складками. Левее, с незнаемых высот в незнаемые глубины, уходил отвесный обрыв с черным устьем пещеры как раз над ним, чуть дальше, чем дотягивалась рука. Однако весь остальной склон как будто сильно запрокидывался назад, давая пространство опереться и отдохнуть.

По холоду он чувствовал, что должен быть у границы снегов; и он поднял взгляд, чтобы обозреть, какие же блистающие вершины рдеют в последних багровых лучах. На высоте бессчетных футов над ним лежали снега, а ниже резким абрисом выпирала громада горной породы вроде той, которую он только что преодолел. И когда он увидел эту громаду, у него захватило дыхание и вырвался крик, и, трепеща от восторга и ужаса, он уцепился за острые скалы: этот исполинский горб был не таким, каким его создала земля на своей заре, но багрово и поразительно пламенел он в закатных лучах вырезанным и глянцевитым лицеочертанием бога.

Сурово и грозно сиял этот лик, озаряемый закатным пожарищем. Необъятность его не поддавалась человеческим меркам, но Картер тут же понял, что человек здесь никогда и не прикладывал руки. Это был бог, изваянный руками богов, и надменно и царственно взирал он сверху вниз на искателя. Ходила молва, что он незнакомого вида и в то же время безошибочно узнаваем, и Картер видел, что это поистине так, ибо тот длинный и узкий разрез глаз, те долгие мочки ушей, тот тонкий нос и остро выпяченный подбородок выдавали породу не людей, но богов.

Подавленный восторгом и жутью, он прирос к месту на выспренних и погибельных высотах, хотя именно на то уповал и за тем сюда шел; ибо в божественном лике больше чудесности, чем говорит прорицание, и когда этот лик необъятнее, чем преогромный храм, и видится на закате взирающим сверху вниз, посреди загадочного безмолвия того вышнего мира, из чьей темной лавы он был чудным образом иссечен в давнопрошедшее время, чудесность его столь велика, что ей нельзя не поддаться.

Вдобавок была в этом и чудесность узнавания: хотя Картер и вознамеривался исходить все края дрем в поисках тех, чье сходство с этим ликом отмечало бы их как потомство богов, теперь он знал, что этого не потребуется. Несомненно, великанский лик, высеченный в горе, был сродни лицам, какие он часто встречал в тавернах портового Селефиса, что лежит в Оот-Наргае позади Танарианских Холмов и где правит тот самый Король Куранес, которого Картер когда-то знал по миру яви. Мореходцы с подобными лицами каждый год заходили на своих темных ладьях в его гавань, чтобы сбыть свой оникс в обмен на фигурную бирюзу, златопряжу и алых певчих птичек Селефаиса, и ясно было, что они суть не что иное, как полубоги, которых он ищет. Где они обитают, там и должно простираться холодное пустолюдие, в чьих пределах высится неведомый Кадат с ониксовыми чертогами Вящих. Итак, в Селефаис должен лежать его путь, в дальнюю даль от острова Ориаб и в такие края, что путь его снова пройдет через Дилат-Леен и вверх по течению Скай до моста у Нира, и снова через заколдованный лес зугов, откуда путь повернет на север вертоградами по берегам Украноса к златошпильному Трану, где Картер сможет найти галиот, плывущий за Серенарианское море.

Но вот сгустились плотные сумерки, и еще суровее в полумгле глядел долу исполинский изваянный лик. Примостившимся на уступе застала искателя ночь; и во мраке он не смог бы ни ступить выше, ни отступить ниже, но мог лишь стоять, и льнуть, и дрожать на этой узкой стезе до наступления утра, молясь о том, чтобы не заснуть, не то сон лишит его цепкости и низринет с головокружительных воздушных высот на скалы и острые камни в окаянной долине. Вышли звезды, но кроме них лишь черная пустота являлась ему в очи; пустота и ее союзница смерть, борясь с искушениями которой он только и мог, что вжиматься в камень и откидываться назад от невидимой грани. Последнее, что в полумгле он увидел земного, был кондор, паривший над идущим к западу обрывом рядом с ним и с пронзительным клекотом прянувший прочь, стоило ему подлететь к пещере, чье устье зияло чуть выше, чем доставала рука.

Внезапно, без единого звука предупрежденья во мраке, Картер почувствовал, как чья-то невидимая рука украдкой вытягивает у него из-за пояса кривой ятаган. Потом он услышал, как клинок зазвенел внизу на камнях. И на фоне Млечного Пути ему померещился ужасный силуэт чего-то болезненно изостренного и рогатого, и хвостатого, и с нетопырьими крыльями. На западе свет звезд застился подобной же нежитью, словно крылатый сонм зыбкого очертания тварей валил беззвучно и густо из той недосягаемой пещеры в стене обрыва. Потом нечто вроде холодной резиновой руки впилось ему в шею, а нечто другое ухватило за ноги — бесцеремонно его подняли в воздух и завертели во все стороны. Еще минута — и звезды пропали; Картер понял, что оказался в лапах у костоглодных черничей.

У него забрало дыхание, когда они понеслись с ним к той пещере в боку утеса и по чудовищной путанице ходов. Если он вырывался, как поначалу его понуждал инстинкт, они немилосердно его щекотали. Сами они не производили ни малейшего звука, и даже перепонки их крыльев мяли его бесшумно. Они были жутко холодные и влажные и скользкие, и их лапы омерзительно месили тело. Вскоре они тошнотно ринулись вниз, пронзая непостижимые бездны в закручивающейся, кружащей голову, дурнотной струе промозглого могильного воздуха; и Картер чувствовал, что их стремительно увлекает последний бурун вопиющего и бесовского безумия. Он снова и снова принимался кричать, но как только он начинал, черные лапы щипали еще изощренней. Потом он заметил нечто вроде мутного свечения вокруг и догадался, что они спускаются в самый нутряной мир подземельной жути, о котором смутно говорило предание и который освещался лишь тусклыми пятнами, похожими на огромные гнилушки, которыми смердел мефитический воздух и первобытные испарения преисподних во чреве земли.