Говард Лавкрафт - Некрономикон

Наконец далеко внизу он увидел бледные очертания серых и зловещих вершин и понял, что это должны быть баснословные Двузубцы Фрока. Ужасным и недобрым знамением стояли они на наваждаемых кругах бессолнечных и безначальных глубин; превышающие человеческий помысел сторожевые страшных долин, где пробивают свои ходы мерзостные чревоземные дхоли. Но Картеру было лучше смотреть туда, чем на своих похитителей, которые оказались поистине отвратительными и дикообразными тварями с гладкой, сальной, словно моржовая, верхней оболочкой, гадкими рогами, загибающимися внутрь навстречу друг другу, нетопырьими крыльями, хлопание которых не производило ни звука, уродливыми цапкими лапами и колючим хвостом, охлестывающим воздух бессмысленно и беспокойно. И хуже всего, они никогда не говорили и не смеялись и никогда не улыбались, ибо вовсе не имели лица, но лишь плоское отсутствие черт там, где следует быть лицу. Они только и знали, что зацапывать, лететь, щипать; таков был обычай костоглодных черничей.

По мере того как их рой опускался ниже, Зубцы Фрока вставали со всех сторон, серые и превысокие, и было видно, сколь безжизнен тот твердокаменный и величественный гранит вечной ночи. На еще больших глубинах огоньки-гнилушки позатухали, и лишь первобытная тьма пустоты облежала вокруг, из которой злыми великанами выступали только острые выспренние зубцы. Скоро и они были далеко позади, а вокруг была пустота да могучий ток воздуха, промозглого сыростью преисподних каверн. Потом наконец костоглодные черничи опустились на невидимую поверхность, казавшуюся наслоением костей, и бросили Картера одного в этой черной долине. Притащить его сюда было долгом костоглодных черничей, стерегущих Нгранек; сделавши свое дело, они с бесшумным хлопаньем крыльев улетели. Картер попытался проследить их полет, но обнаружил, что не сумеет, ибо даже Зубцы Фрока растворились во мраке. Только тьма, и ужас, и кости, и тишина вокруг, и больше там не было ничего.

По некоторым источникам Картер знал, что он оказался в Продоле Пнот, где ползают и пробивают свои ходы великанские чревоземные дхоли; но он не ведал, что его ждет, ибо никто никогда не видел дхоля и даже не догадывался, на что похож этот наползень. О дхолях ходят лишь глухие слухи, они дают о себе знать только шорохами, которые производят среди курганов костей, и скользким прикосновением, когда, извиваясь, влачатся мимо. Их нельзя увидать, потому что они пресмыкаются только во мраке. С дхолем столкнуться Картеру не хотелось, поэтому он напряженно ловил каждый звук из неведомых костяных глубин. Даже в этом ужасном месте у него созрел план и намерение, ибо слухи о Пноте не миновали ушей того, с кем Картер помногу говаривал в былые дни. Вкратце, было очень похоже, что это то самое место, куда упыри со всего мира яви сваливают объедки своих пиров; и если бы ему всего-навсего повезло, он бы мог набрести на тот могучий утес, возносящийся даже над Зубцами Фрока, который ставил предел их владениям. Град падающих костей покажет ему, где искать, а найдя, он сможет покричать какому-нибудь упырю спустить ему лестницу; ибо, как это ни странно звучит, у него была весьма исключительная связь с этими жуткими существами.

Некий человек, которого он знавал в Бостоне — художник со странной живописью и потайной мастерской в древнем и безблагодатном закоулке вблизи кладбища, — завел даже дружбу с упырями и научил его понимать то, что попроще, на их отвратительной, чмыкающей и пришепетывающей скороговорке. Человек этот в конце концов сгинул, и, не зная наверняка, Картер думал, как бы не найти его тут и первый раз в дремном краю не пустить в ход английский того неближнего света, каким была явь его жизни. Он, во всяком случае, чувствовал, что сумеет убедить какого-нибудь упыря вывести его из Продола Пнот; и лучше было бы встретиться с упырем, который виден, чем с дхолем, который не виден.

И вот Картер шел во мраке, а то и бежал, когда ему что-нибудь слышалось среди костей под ногами. Раз он наткнулся на каменистый склон и понял, что это, должно быть, подошва одного из Зубцов Фрока. Потом наконец он расслышал отвратительное стучание и громыхание, которое доносилось с большой высоты, и удостоверился, что находится под самым утесом упырей. Он не был уверен, что его услышат из этой долины на мили и мили под горой, но сознавал, что нутроземье имеет свои законы. Пока он раздумывал, его стукнуло на лету костью такой тяжелой, что это был не иначе как череп; и, благодаря этому уразумев, как он близко к роковому утесу, он постарался испустить как можно лучше тот чмыкающий крик, которым упыри призывают друг друга.

Звук распространяется медленно, так что минуло какое-то время, прежде чем донесся пришепетывающей скороговоркой ответ. Но он наконец-то донесся, и ему было сказано, что для него спустят веревочную лестницу. Ожидание ему предстояло весьма тоскливое, поскольку нельзя знать заранее, что мог расшевелить среди этих костей его крик. И правда, очень скоро он действительно услышал смутное шуршание издалека. По мере того как оно намеренно и неуклонно приближалось, его обуревала все большая и большая тревога, ибо он не хотел сходить с того места, где предстояло опуститься лестнице. Наконец напряжение сделалось почти невыносимым, и он был готов, предавшись панике, ринуться прочь, когда глухой удар о свежую груду костей рядом отвлек его внимание от другого звука. Это упала лестница, и, нашарив через минуту ее туго натянутый конец, он ухватился за него. Но другой звук не стихал и преследовал его, даже когда он поднимался. Он одолел уже целых пять футов, когда громыхание внизу красноречиво набрало силу, и оставил позади уже добрых десять, когда нечто принялось раскачивать лестницу снизу. На высоте, должно быть, пятнадцати или двадцати футов вдоль его бока волнообразно зазмеилось долгое и скользкое прикосновение; и с этого места он карабкался, как одержимый, чтобы избежать невыносимых отираний того пакостного и тучного дхоля, чей вид не для людских глаз.

Час за часом карабкался он до ломоты в плечах и кровавых ссадин на ладонях, видя снова тусклые огоньки-гнилушки и неладные пики Фрока. Наконец он стал различать над головой выпирающую закраину громадного утеса упырей, чей отвесный склон был невидим; и немало часов спустя увидел причудливую образину, заглядывающую за край, словно химера, заглядывающая за парапет Нотр-Дам. В приступе дурноты он едва не разжал руки, но через минуту снова пришел в себя; ибо его пропащий друг Ричард Пикмэн как-то раз свел его с упырем, и он хорошо знал их псообразные физиономии и заваливающиеся вперед фигуры и невыразимые пристрастки. Так что он вполне совладал с собою, когда отвратительная тварь втаскивала его из головокружительной пустоты за край обрыва, и не разразился воплями при виде недоеденных остатков, сваленных рядом в кучу, вокруг которой сидели упыри, и работая челюстями, с любопытством к нему присматривались.