Монтегю Джеймс - Заклятие рунами

— Господи, что случилось?

— Похоже на отравление трупным ядом. Насколько я вижу, сами вы не пострадали, иначе сейчас тоже не разгуливали бы по улицам. Надеюсь, впрочем, что ваши дамы скоро поправятся.

— Боже мой! Как вы думаете, откуда же этот яд взялся?

— Ну, они говорят, что купили к обеду омара у уличного торговца. Но вот что странно: я опросил соседей, однако так и не смог обнаружить ни одного, к кому заходил бы этот торговец. Некоторое время вашей домоправительнице и горничной придется провести в больнице. Но так или иначе, а сегодня вы обедаете у меня. Заодно вместе и обсудим, как нам быть дальше. Итак, в восемь. И не волнуйтесь понапрасну.

Таким образом, угроза вечера в полном одиночестве отпала, хотя и ценой известных огорчений и некоторых неудобств. Даннинг довольно приятно провел вечер в обществе доктора (который относительно недавно поселился в этих местах) и вернулся в свой опустевший дом где-то в половине двенадцатого. Воспоминания о ночи, которую ему затем довелось пережить, до сих пор мучительны для него. Он погасил свет во всем доме и лег в постель, размышляя над тем, достаточно ли рано придет уборщица, чтобы согреть для него воды. И вдруг услышал — и безошибочно узнал этот звук, — как открывается дверь его кабинета. Шагов в коридоре слышно не было, однако скрип двери явно означал что-то недоброе, ибо Даннинг точно знал, что вечером, окончив работать, плотно закрыл ее, а до того убрал все бумаги в письменный стол. Скорее стыд, а не храбрость, заставил его прямо в ночной сорочке выскочить в коридор и склониться над перилами лестницы, напряженно прислушиваясь. Нигде никакого света видно не было, и больше Даннинг не услышал ни звука, только какой-то странно теплый, даже горячий сквозняк бродил у его коленей. Он вернулся в спальню и решил запереть дверь изнутри. Однако ощущение непокоя от этого лишь усилилось. Кроме того, то ли из соображений экономии, то ли просто решив, что в столь поздний час свет никому не нужен, пригородная электрокомпания выключила электричество. А может быть, просто что-то случилось с пробками. Но так или иначе, свет во всем доме погас. Естественно, Даннинг сразу стал разыскивать спички, а заодно решил посмотреть, который час: ему хотелось узнать, сколько ему еще мучиться до рассвета. Он сунул руку под подушку, однако никаких часов там не оказалось, а ладонь его наткнулась, как утверждает он сам, на чью-то волосатую зубастую пасть, явно не имевшую ничего общего с человеческим ртом. Вряд ли стоит гадать, что именно он в тот момент сказал или сделал; во всяком случае, он пришел в себя только в комнате для гостей за плотно запертой дверью, прижимая к замочной скважине ухо и пытаясь взять себя в руки. Там он и провел остаток той разнесчастной ночи, каждую минуту ожидая, что в дверь кто-то начнет 60 ломиться и царапаться. Но никто его больше не беспокоил.

Поутру Даннинг отправился в свою собственную спальню, дрожа и без конца прислушиваясь. К счастью, дверь оказалась распахнутой настежь, а шторы подняты еще со вчерашнего дня (служанки оказались в больнице еще до того, как наступило время опускать шторы). Короче говоря — ни малейших следов чьего-либо пребывания.

Наручные часы его тоже были на своем обычном месте под подушкой; нигде никакого беспорядка, все на своих местах, только дверца гардероба приоткрыта — как обычно, впрочем. Звонок с заднего крыльца возвестил о приходе уборщицы, которую пригласили еще позавчера. Теперь Даннинг решился осмотреть в поисках следов остальную часть дома. Однако совершенно безрезультатно.

С самого начала день этот явно не задался. Даннинг не осмелился пойти в музей: Карсвелл вполне мог снова оказаться там, а Даннинг чувствовал, что ему не по силам справиться с весьма злобным противником. Собственный дом теперь казался ему отвратительным, а навязываться доктору было до крайности неприятно. Какое-то время Даннинг потратил на то, чтобы зайти в больницу, где немного воспрял духом, ибо новости о здоровье его домоправительницы и горничной оказались весьма утешительными. В полдень он заставил себя поехать в клуб, и для него было приятной неожиданностью встретить там своего хорошего знакомого, секретаря ассоциации. За ланчем Даннинг поведал ему часть своих бед, однако так и не смог заговорить о том, что угнетало его больше всего.

— Ах, вы, мой дорогой, — сказал секретарь, — какое несчастье! Послушайте, мы с женой совершенно одни. Вы просто должны на время переехать к нам. Да-да! И никаких отговорок: сразу же после ланча пошлите за вашими вещами.

Даннинг едва держался на ногах: по правде говоря, он совершенно лишился покоя, чувствуя приближение вечера и опасаясь новых сюрпризов грядущей ночью. Так что предложение секретаря сделало его почти счастливым, и он поспешил домой собирать вещи.

Друзья радушно встретили его и, разглядев поближе, были глубоко потрясены несчастным видом Даннинга, так что постарались сделать все, что было в их силах, чтобы повысить у него настроение. Однако, оставшись наедине с секретарем и закурив, Даннинг снова приуныл. Внезапно он сказал:

— Гейтон, я полагаю, этот алхимик знает, что доклад отклонили из-за моей рецензии.

Гейтон только присвистнул.

— Но что заставляет вас так думать? — помолчав, спросил он.

Даннинг в ответ рассказал ему о своем разговоре с сотрудником Британского музея, и Гейтону осталось лишь согласиться с тем, что догадка Даннинга не лишена оснований.

— Не то чтобы меня это слишком беспокоило, — продолжал Даннинг, — однако же будет крайне неприятно, если нам суждено встретиться. По-моему, он весьма неуравновешенный господин.

Разговор снова заглох. Гейтон не мог не заметить, как отчаяние, все больше овладевающее душой Даннинга, отражается в его глазах и во всем его облике. Не выдержав — хотя и после некоторых сомнений, — он решительно спросил Даннинга, не мучает ли его что-либо более серьезное. Даннинг издал возглас облегчения.

— Я ужасно страдал, пытаясь отогнать мысли об этом, — сказал он. — Но ответьте мне прежде, не известен ли вам человек по имени Джон Харрингтон?

Гейтон был потрясен до глубины души и от неожиданности смог лишь вымолвить:

— Но почему вы об этом спрашиваете?

Тогда последовал подробный рассказ обо всех приключениях Даннинга — о том, что случилось в вагоне трамвая, в его собственном доме, на улицах Лондона, а также о том, какой леденящий ужас сковывал его душу и не отпускал ни на минуту. Закончил Даннинг тем же вопросом, с которого начал. Гейтон просто растерялся, не зная, что ответить. Возможно, правильнее было бы сразу рассказать о том, как умер Харрингтон, но Даннинг был сильно встревожен, а история эта отнюдь не отличалась оптимизмом; к тому же у Гейтона не мог не возникнуть вопрос: не связаны ли оба эти случая с личностью Карсвелла? Признать такое ему, ученому, было непросто; впрочем, можно попробовать прикрыться спасительным термином «гипнотическое внушение». В конце концов, он решил сегодня сдержаться и пока не отвечать на вопрос Даннинга полностью; ему хотелось сперва обсудить сложившуюся ситуацию с женой. Так что он сказал лишь, что действительно знавал Харрингтона еще в Кембридже и слышал, что тот внезапно умер еще в 1889 году; потом он прибавил еще кое-какие незначительные детали, характеризующие Харрингтона и его работы. Позже они обсудили эту проблему с миссис Гейтон, и она сразу же ухватилась за идею, которая все время вертелась в уме и у самого секретаря ассоциации. А именно: жена напомнила ему о ныне здравствующем брате покойного Харрингтона, Генри, и предложила связаться с ним.