Йорг Кастнер - Число зверя

Для Пауля это оказалось потрясением. Он вспомнил свой кошмар и не мог решить, что хуже: воспоминания о видениях или снимок убитого. Однако мысль о том, чтобы рассказать о своем сне полицейским, он отбросил сразу же. Не потому, что боялся выставить себя на посмешище, а потому, что всерьез решил выяснить, что же означал его сон.

– Число это вам, бесспорно, известно, – заметила комиссар.

– Число Зверя из Откровения Иоанна Богослова, разумеется, – ответил ей Гавальда. – Отец Криспи уже рассказал нам, что убийца изуродовал бедного отца Сорелли, но мы не знаем, что и думать по этому поводу.

– Это число Зверя, который в Откровении Иоанна Богослова также называется «драконом» или «змием», и это символ Сатаны. – Комиссар Бианки по очереди посмотрела в глаза каждому из собравшихся иезуитов. – Этим кинжалом, на котором изображена пронзенная змея, убили Сорелли, и на лбу убитого преступник оставил знак Зверя – Змия. В этом есть какой-то глубинный смысл!

– Откуда вы знаете, что это сделал убийца? – неожиданно произнес Пауль.

– То есть? – раздраженно спросила его Клаудия.

Пауль указал на фото.

– Я имею в виду число зверя. Неужели в этом может быть замешан только убийца? Ведь кто-то другой тоже мог оставить этот знак?

– Теоретически мог, – согласилась Клаудия Бианки. – Но я считаю, это крайне маловероятно. С моей точки зрения, 666 – это ключ к разгадке, оставленный нам убийцей. Если мы разгадаем его смысл, то, вероятно, узнаем и мотив – а возможно, и имя преступника!

Адмонитор сделал неопределенный жест правой рукой.

– Над разгадкой Откровения и числа Зверя ломает голову уже не одно поколение теологов. Если вы хотите таким образом найти убийцу отца Сорелли, то боюсь, ничего у вас не получится, комиссар.

– Посмотрим, – пробормотала Клаудия Бианки и достала из сумки еще один пакет; в нем лежала золотая цепочка с медальоном в форме сердца. – Кому-нибудь из вас знакома эта цепочка? Должно быть, она принадлежала Сорелли. Мы нашли ее недалеко от трупа.

Никто цепочку не узнал.

– А вы, брат Кадрель? – спросила Клаудия Бианки.

– Нет; откуда мне знать?

– Вы, по вашим собственным словам, были хорошо знакомы с Сорелли, общались с ним на протяжении многих лет. В те годы он, должно быть, выглядел вот так.

Она открыла медальон, не доставая его из пакета, и взгляд Пауля упал на обе выцветшие фотографии. На одной из них, без сомнения, был Сорелли, молодой Сорелли, каким он сохранился в памяти Пауля. Но кто эта женщина? Пауль ее не знал, и все же лицо на фотографии необъяснимым образом показалось ему знакомым. Будто много лет назад он видел ее, но с тех пор прошло столько времени, что воспоминаний о ней не сохранилось.

Оба лица были молодыми и старыми одновременно, знакомыми и чужими, представляли собой воспоминания О том времени, которое все еще отчетливо стояло у нее перед глазами, но с которым ее больше ничто не связывало.

У нее остались только воспоминания. И этот медальон С двумя фотографиями. Во всяком случае, так она считала уже очень долго – полжизни.

Но теперь, всего час тому назад, она слышала его голос, она говорила с ним! Все это казалось ей нереальным, почти сном. Она не осмелилась сказать ему много, они ей этого не позволили. Но она обрадовалась, что ей вообще позволили поговорить с ним. Скоро она снова увидится с ним, уже скоро!

Это они ей пообещали как плату за то, что она поговорит с ним по телефону.

Хриплое хихиканье вырвалось из ее горла. Вот ведь болваны! Им вовсе не надо было ничего ей обещать. Она была счастлива, так счастлива наконец-то снова слышать его голос.

А если бы он пришел, что бы произошло?

Разумеется, она не могла повернуть время вспять, не могла наверстать упущенные годы. Но она этого и не хотела. Она хотела кое-что узнать, и только он один мог ей это сообщить.

Укол в груди, будто яростный невидимый кинжал, дал ей понять, что времени у нее осталось не много. Мария закрыла медальон и обхватила его обеими руками, сложив их в молитве.

Надеюсь, онпридет скоро, скоро, скоро…

Пауль вместе с Дэвидом Финчером и обоими полицейскими направился в спальные помещения, расположенные в другом конце здания. Он забрал свою дорожную сумку и присоединился к остальным, поскольку Финчер решил воспользоваться случаем и показать ему его комнату. С момента приезда в Рим у Пауля ещё не было случая позаботиться о том, где остановиться, и потому он очень обрадовался, что сможет жить в курии генерала ордена иезуитов.

– Это комната отца Сорелли. – Финчер остановился у одной из дверей и, слегка откашлявшись, добавил: – Была.

Между дверью и косяком красовалась какая-то наклейка, печать.

– Значит, наши коллеги в форме уже побывали здесь, – заметил помощник комиссара Альдо Росси.

Финчер кивнул.

– Еще в первой половине дня карабинеры опечатали помещение. Они сказали нам, что никто не должен входить сюда, не получив предварительно разрешения у полиции.

– И вы, разумеется, не нарушили этого распоряжения. – Едва заметным движением Росси поднес большой палец правой руки к печати и разрезал ее ногтем. – Пожалуйста, господа, оставайтесь снаружи.

Он открыл дверь и вошел, за ним вошла и его начальница. Пауль заглянул внутрь маленького помещения. Узкая кровать, тумбочка, шкафчик, письменный стол и старое офисное кресло, да еще битком набитая книжная полка – вот и вся обстановка. Рядом с распятием висело еще одно настенное украшение – фотография в строгой рамке. Мужчина и мальчик с футбольным мячом под мышкой. Это была та же фотография, которая стояла у Пауля на тумбочке. У Пауля от увиденного закружилась голова, и ему пришлось опереться на стену.

Клаудия Бианки резко повернулась к нему.

– Что с вами?

Он выжал из себя вымученную улыбку.

– Просто легкое недомогание, комиссар. В отличие от вас я в таких вещах участвую не каждый день.

– Заметно, что вы с Сорелли были близки.

Комиссар вернулась к своей работе: она натянула медицинские перчатки, прежде чем начала открывать ящики письменного стола, шкафа и тумбочки. Росси в это же время, тоже надев перчатки, стал снимать с полки книги, одну за другой, и пролистывать их.

Пауль неловко достал носовой платок и смахнул испарину со лба. Финчер бросил на него взгляд, значение которого ему не удалось расшифровать. Может, в его глазах было сочувствие? Или нечто другое, какой-то подозрительный интерес, который Пауль не мог разгадать?

– Очень много книг о римских катакомбах, – заметил Росси, возвращая том большого формата обратно на полку.

– У отца Сорелли профессиональные интересы сочетались с личными, – пояснил Финчер.