Юкито Аяцудзи - Another. Часть 1. Что?.. Почему?..

Мей Мисаки нигде видно не было.

Но утром она на уроках была… Невольно меня охватило недоумение.

На то, чтобы спокойно поболтать, времени не было, но мне удалось отловить ее во время одной из перемен и перекинуться парой слов. Я упомянул, как она вчера шла домой одна под дождем, и еще всякие мелочи.

– Я не против дождя, – ответила она. – Больше всего люблю холодный дождь зимой. Когда он переходит в снег.

Я хотел поймать ее на большой перемене и поговорить еще, но, как и накануне, она исчезла из класса прежде, чем я заметил. И вот сейчас – пятый урок уже начался, а она не появилась.

– Слушай, Сакакибара-кун.

На этот раз Мотидзуки обратился ко мне первым, и я отложил мысли о Мей в сторонку.

– Что?

– Что ты думаешь… о Миками-сэнсэй?

– Чего это ты вдруг… я не знаю.

– Аа, ну… это, ладно… – забормотал Мотидзуки и несколько раз кивнул; его щеки снова залил легкий румянец.

Что это с ним? Он меня малость смутил.

Может, он втюрился в учительницу рисования? Вот этот пацан? Приятель, как ты себе это представляешь? Она старше тебя более чем на десять лет.

2

– Мунк всего создал четыре экземпляра «Крика».

– Да, я знаю.

– Мне нравится тот, что в Музее искусств в Осло. Красное небо – самое угрожающее. Оттуда как будто вот-вот кровь польется.

– Хм. Но разве страшно не становится, когда всматриваешься? Не вызывает какого-то беспокойства? Как это может нравиться?

Можно, конечно, сказать, что эту картину легко понять. Визуальный эффект настолько силен, что идея, лежащая в ее основе, забывается, и куда ни глянь, всюду натыкаешься на забавные пародии. Думаю, в этом смысле она популярная. Но, конечно, когда Мотидзуки сказал, что картина ему нравится, он имел в виду другой уровень.

– Беспокойство… пожалуй, да. Эта картина вытаскивает на поверхность такие вот чувства, она показывает, что тревога есть во всем, просто так устроен мир. Потому-то она мне и нравится.

– Она тебе нравится, потому что вызывает у тебя беспокойство?

– Так оно ведь не уходит от того, что ты делаешь вид, будто его нет. У тебя ведь тоже так, да, Сакакибара-кун? Уверен, у всех так.

– Даже у лимонов и луковиц? – в шутку спросил я, и Мотидзуки улыбнулся немного застенчиво.

– Рисунки – это проекция воображения.

– Это, конечно, так, но…

Когда урок рисования закончился, я встал и вышел из комнаты вместе с Юей Мотидзуки. Так получилось, что мы, идя по плохо освещенному коридору нулевого корпуса, продолжили разговор.

– Йо, Сакаки!

Кто-то сзади хлопнул меня по плечу. Даже не оборачиваясь, я знал, что это Тэсигавара. Похоже, сегодня он решил сократить мою фамилию до «Сакаки».

– Шепчетесь насчет Миками-сэнсэй? Я с вами.

– Жаль тебя расстраивать, но у нас тут более мрачная тема, – ответил я.

– Это какая? О чем разговор?

– О «тревоге», окутывающей мир.

– Ээээ?

– Тебе когда-нибудь бывает тревожно, Тэсигавара? – поинтересовался я, хоть и был уверен, что он на подобные эмоции просто неспособен. Я уже стал обращаться к нему просто по фамилии, без суффиксов.

Однако крашеноголовый не оправдал моих ожиданий, ответив:

– Конечно, а ты как думал!

Он наигранно закивал – не уверен, насколько серьезно, – и добавил:

– Я ведь на последнем году учебы угодил в «проклятый класс три»!

– Э… – вырвалось у меня. И тут же я обратил внимание на реакцию Мотидзуки: он молча опустил глаза, в лице его читалась меланхолия и какое-то непонятное напряжение. И эта картина будто застыла в пространстве на миг. Так мне показалось.

– Вот что, Сакаки… – сказал Тэсигавара. – Я еще со вчерашнего дня хотел с тобой поговорить об этом…

– Погоди, Тэсигавара-кун, – вмешался Мотидзуки. – Не думаю, что ты теперь сможешь это сделать.

«Не сможешь это сделать»? Что «это»? Почему?

– «Теперь», говоришь… но… – произнес Тэсигавара, и его голос увял. Ни черта не понимая, я воскликнул:

– Да вы о чем вообще, блин?!

И тут же у меня перехватило дыхание.

Мы как раз подошли к дополнительной библиотеке. Старой библиотекой мало кто пользовался, но сейчас ее раздвижная дверь была на несколько сантиметров приоткрыта. И через щель я увидел –

… Она там .

Мей Мисаки.

– Что такое? – неуверенно спросил Тэсигавара.

– Подождите секундочку, – туманно ответил я и отодвинул дверь библиотеки. Мей повернулась к нам.

Она сидела за большим столом; никого, кроме нее, в комнате не было. Я приветственно поднял руку, но Мей проигнорировала мой жест и отвернулась обратно.

– Э-эй, Сакаки. Ты же не?..

– Са, Сакакибара-кун, что ты?..

Не обращая внимания на возгласы Тэсигавары и Мотидзуки, я вошел в дополнительную библиотеку.

3

Стен не было видно за высокими, от пола до потолка, шкафами, забитыми книгами. Но их все равно не хватало, и больше половины комнаты занимал целый лес стеллажей.

Библиотека была похожа на кабинет рисования по размеру, но абсолютно не похожа по стилю. Тут не было даже намека на открытость. Огромное число книг, хранящихся здесь, буквально давило. Освещение тоже способствовало созданию гнетущей атмосферы; оглядевшись, я увидел, что часть ламп дневного света не горела.

Здесь был всего один большой стол для читателей, и за ним сидела Мей. Вокруг стояли стулья, меньше десятка. В дальнем левом углу между полками виднелась маленькая стойка. Сейчас там никого не было, но казалось логичным, что это рабочее место библиотекаря.

В этой комнате, насыщенной запахом старых книг, в комнате, где, казалось, само время остановилось… была она.

Мей Мисаки сидела тут в полном одиночестве.

Я подошел, но она на меня и глаз не подняла. Перед ней на столе лежала не книга, а ее альбом.

Она… прогуляла урок рисования, чтобы сидеть здесь и рисовать одной?

– Думаешь, тебе стоило сюда заходить? – спросила Мей, не поднимая взгляда.

– Почему нет? – ответил я.

– Твои друзья тебя не остановили?

– Да вроде нет.

Как-то странно все в классе реагировали каждый раз, когда дело касалось ее. Правда, я уже начал, хоть и очень смутно, догадываться, почему так могло быть.

– Что ты рисуешь? – поинтересовался я, опуская взгляд на ее альбом.

Это был карандашный набросок красивой девочки. Совершенно не в стилистике аниме или манги – линии рисунка шли более реалистично, более естественно.

Хрупкое тело, половая принадлежность которого определялась не без труда. Тонкие руки и ноги. Длинные волосы. Глаза, нос и рот еще не были нарисованы, но в том, что было, уже виднелась красивая девочка.

– Это… кукла?

У меня были причины так спросить.

Плечи, локти, запястья, тазобедренные суставы, колени, лодыжки… в каждом из этих сочленений я видел характерную структуру, которую имеют некоторые куклы, так называемые «шарнирные». Суставы выглядели в точности так, как подсказывало название.