Инесса Ципоркина - Меня зовут Дамело. Книга 1

— Меня здесь прикончат или отведут за бруствер? — бормочет индеец фразу из старого-старого фильма.

Она-в-змеиной-коже, Наша-змеиная-мать, единая во множестве лиц, ликов и личин, Тласольтеоль поворачивает голову, словно змея, готовая броситься на добычу. К счастью, добыча — не Дамело, а всего лишь пара тарелок с кусками мяса, исходящего паром и соком. Непонятно, как все это изобилие уместится в хрупком женском теле. Разве что облегающее платье растянется, точно живая питонья кожа, когда живот Пожирающей наполнится и округлится. Наполнится, но не насытится. Индеец знает, а может быть, помнит чужой, далекой памятью: боги мешика никогда не насыщаются, сколько бы кровавых жертв ни приняли.

— Что вы, инки, за странный народ, — бормочет Тласольтеотль, вновь погружая пальцы в соус. — Считаете, будто нам нужны лишь жертвы и рабы, рабы и жертвы. А нам, между прочим, еще игры нравятся.

— В футбол? — рассеянно спрашивает Дамело, вновь наблюдая картину поедания котлет питоном в теле человеческом. Он не может отрицать, его, как повара, эта сцена почти очаровывает: мясной сок течет по щекам ацтекской богини, уже не капли — струйки срываются с подбородка, прихотливо извиваясь, скользят бордовыми змейками по груди и рукам, питоний зев пульсирует, принимая очередное подношение высокой кухни, глаза рептилии соловеют… Неужто наелась?

— И в карты, — посмеивается Тласольтеотль блестящим от жира ртом. — Сводишь меня на игру? Обещаю не мухлевать!

— Мухлюй, кто я такой, чтобы тебе мешать, — великодушно разрешает Дамело, позвоночником чуя, по какой тонкой грани ходит: шутит с самой мстительной богиней самого злопамятного народа в мире. И даже делает вид, будто у него есть выбор — соглашаться или не соглашаться на ее предложения.

— Чтобы было интересно, — безапелляционно заявляет Тласольтеотль, — будем играть честно!

Что ж, как скажешь, змеиная мать. Как скажешь.

Под конец вечера Дамело таки напился. Держался-держался, уговаривая себя, что все происходящее — нормально для человека, видящего драконов во сне и наяву, что женщина напротив — не порождение шизофрении или белой горячки, чего-то подобного он ждал от своей жизни все свои без малого тридцать лет и под первый свой юбилей — радуйся, индеец! — дождался. А потом, когда в дверях ресторана показалась Сталкер, держаться стало незачем.

В этот момент Тласольтеотль отдыхала, почти спала, откинувшись на спинку жесткого ресторанного стула. В ресторанах не бывает чересчур мягких сидений, там всегда стоят пыточные кресла с прямыми спинками, на которые невозможно откинуться и кемарить, переваривая обед. Мебель дизайна «ешь, плати и убирайся» — точно такую же приобрел для своего заведения Эдемский и Дамело не осуждал его, о нет, он понимал хозяина, ускоряющего оборот столиков в своем бизнесе и оборот еды в животах посетителей.

Удивительно то, что змеиная мать привольно раскинулась именно в таком, не предназначенном для раскидывания кресле. Напротив молодого кечуа сидело божество, опустошившее обе тарелки с двойными порциями, дремало, вяло растекшись по неудобному г-образному изгибу, придерживая раздувшееся брюхо с пятью оковалками оленины внутри. И взгляд Дамело помимо воли подмечал ненужные детали: вусмерть заляпанное платье все же треснуло по швам, обнажая голую кожу, белую-белую по сравнению с темной питоньей шкурой — но, может, эта кожа лишь казалась человеческой? Жир и соус не засохли коркой, а понемногу сходили с подбородка и шеи Тласольтеотль, как будто те были нечеловечески гладкими. Интересно, скользит ли тело богини под пальцами, протекает ли между ладоней, словно вода? — мелькнула пугающая мысль. Молодому кечуа оставалось лишь надеяться, что змеиная мать мыслей не читает. Или хотя бы спит.

Тласольтеотль и вправду спала, дыша ровно и глубоко, точно собиралась провести в ресторане всю ночь, а то и сутки, переваривая съеденное. И тут в зал вошла Сталкер. Дернула щекой, увидев Дамело за одним столом с какой-то женщиной, усилием воли подавила тик и, улыбаясь изо всех сил, подошла. Индеец оглянулся на Сталкера, с воплем вскочил, схватил сонного Амару со стола и ринулся вон из ресторана. Даже за шикарный ужин свой не заплатил.

Недалеко, впрочем, он убежал-то. Всего лишь до бара. Где и завис, опрокидывая в себя шот за шотом, водку вперемешку с текилой, уже стекленея взором, но продолжая пить, пить, пить. И мечтая забыть то, что видел.

Дамело понял: Сталкер крепко попала с карьерой укротительницы змей, понял сразу же, как наткнулся на афишу, где подруга его детства, полуголая, оплетенная со всех сторон мускулистыми кольцами, поднимала тяжелую даже на вид змею, будто цветочную гирлянду. Тварюга такой длины не могла весить меньше полцентнера. А может, и больше. Особенно поевши.

На этой мысли индейца передернуло от воспоминаний о питоньей трапезе. Сказать, что ли, спасибо богам за то, что олень был не живой, а жареный? Спасибо, Инти, за твои малые милости. А теперь вразуми меня: как девчонка, никогда не отличавшаяся силой (уж Дамело-то знал тело Сталкера, пожалуй, как свое), ворочает пятиметровую гадину, весящую, словно чугунная труба?

Ответ был один: эта сила извне и эта сила оплачена. Сапа Инку всегда смешили надежды белых на божественное бескорыстие. Может, их собственные боги-из-головы и делали своим рабам небольшие подарки, предварительно отобрав у бедолаг все, от воли до разума. Белые не смели хотеть того, чего им хочется, стыдились большей части себя, вот какова была цена божественного бонуса. Индеец предпочитал своих богов — древних, жадных и честных. Когда они назначали плату, ты мог соглашаться или не соглашаться. Или хотя бы помыслить о несогласии. Но ты все-таки знал, сколько с тебя возьмут за исполнение желаний, действительно испытанных тобой, а не втиснутых в твою голову кудахчущей родней или бормочущим телевизором.

Похоже, со Сталкера змеиная мать взяла самую дорогую цену.

Потому что только в присутствии Тласольтеотль Дамело увидел, ЧТО Она-в-змеиной-коже сделала с его подругой-погодком.

Увидел плоть, сползающую с объеденных временем костей, длинные пустые груди и живот, отвисший, будто спорран. [44] Спорран — шотландская поясная сумка-кошель, чаще всего кожаная, носится на животе, на поясе или ремне килта, предназначается для хранения мелких вещей или в качестве кошелька — прим. авт. Увидел пигментные пятна, «маргаритки смерти», на изуродованных артритом руках. Увидел седые пряди, легкие, как пух, не скрывающие розовую кожу черепа. Увидел морщинистые брыли, а под ними — нечто вроде гитарной деки с туго натянутыми струнами. Буквально час назад это были тугие щеки и крепкая шея тридцатилетней женщины. Сейчас Сталкеру на вид было лет девяносто.