Ольга Михайлова - Гибельнве боги

Этой ночью Винченцо почему-то долго не мог уснуть. Погас ночник, в камине догорали дрова, кот вдруг проснулся и прыгнул ему на подушку. В кресле же у камина проступило странное существо с лицом ангела, изнуренного смертельным недугом. Джустиниани сразу узнал его и удивился, что тот явился только сейчас. Винченцо сел на постели и ждал первых слов пришедшего.

— Как видишь, я не такой урод, как ты расписал крошке Джованне, — невесть зачем сообщил сатана, и деловито продолжил, — ну, если у тебя есть вопросы, задавай их, человек.

Джустиниани вздохнул. Были ли у него вопросы к дьяволу? Как ни странно, ни одного.

— Молчишь? Я, в общем-то, всегда знал, что с такими, как ты, не повеселишься. Люди без желаний, без честолюбия, без страстей — блеклы, но неуязвимы, не отрицаю.

— Тебе больше по душе мой дядюшка и мессир Андреа?

— Да, мышь должна быть голодной и мечтать о сыре — иначе мышеловка останется пустой, — ухмыльнулся сатана. — Однако ты, хоть и не попался сам, оказался полезен мне, пополнив Геенну многими достойными её, и ты ещё послужишь мне, ибо, как обмолвился твой дружок-ортодокс Джулио, ты подлинно стал молотом, и если нельзя разбить тебя — буду бить тобой. В накладе я никогда не останусь.

— Слушай, — напрягся вдруг Джустиниани, он наклонился вперед и потер чуть ноющие виски, — я думал, мне не о чем спрашивать тебя, но один вопрос у меня есть. — Он взглянул на дьявола. — Ты — умён. Ты очень умён. Но почему среди твоих адептов нет умных? Я просто подумал, что твои идейки — те, о которых я читал в книгах Джанпаоло, — они бесовски умные, и возьмись за их исполнение умный человек, они взорвут мир. Но умных там нет. Подонков сколько угодно — всех мастей, но почему они столь глупы? Ты выбираешь глупцов или глупцы выбирают тебя?

Сатана меланхолично улыбнулся.

— Ты не прав в исходном постулате, мой мальчик, моя сила — в страстях, а страсть, которая оставляет место для размышления — это не страсть. Глупцов легче водить за нос, а стоит заразить гибельными желаниями умного — вот тебе и дурак.

— Точно, — уронил Джустиниани, — я понял…

Тут часы пробили полночь, и Джустиниани очнулся. В двери тихо стучали. Луиджи, войдя в спальню с лампой, доложил, что его сиятельство спрашивает гость — мессир Андреа Пинелло-Лючиани. «Так это мне всё приснилось?» — удивленно подумал Джустиниани, торопливо одеваясь, после чего вышел в гостиную.

Мессир Андреа стоял у входа в длинном плаще и руки его были спрятаны под его полами.

Джустиниани странно удивился тому, что почти все, что он знал о Пинелло-Лючиани — почерпнуто от других. Но почерпнуто было столько, что он предпочел бы никогда не встречаться с этим существом. И судьба словно отводила их до времени друг от друга. Но теперь они стояли друг против друга и глаза обоих налились смертельной ненавистью. Джустиниани, помня разговор в галерее Чиньоло, ждал, что мессир Андреа начнет торговаться, но Пинелло-Лючиани молча бросил на стол что-то белое, странно звякнувшее при соприкосновении с поверхностью. В левой его руке темнел пистолет. «Еще и левша к тому же…»

Джустиниани бросил взгляд на стол и напрягся: он рассмотрел, что это — отрезанный рукав шелковой рубашки с запонкой. На золоте белели арамейские платиновые инкрустации, на белой ткани — алела кровь, как от царапины. В глазах его потемнело. Он видел эти запонки на Карло Тентуччи. «…Не сердитесь. Я считаю вас своим единственным другом, Карло…». «…Вот уж не знал, что ты меломан…», Энрико Петторанелло слышал его слова и, конечно же, передал их Пинелло-Лючиани. Винченцо стало дурно. Ему казалось, он надежно укрыл все, что ему дорого, и тем обезопасил себя. Но Карло… Он так и не преодолел в себе настороженности и недоверия, прибегал к его помощи, но до конца так и не доверял…

— Он написал мне?

Пинелло-Лючиани покачал головой.

— Если бы он согласился, нам не пришлось бы показывать вам это…

Джустиниани лихорадочно соображал. Итак, Тентуччи отказался писать ему. Это могло быть нежеланием вызывать его туда, куда его заманивали — и тогда это был поступок истинного мужества, или… или Тентуччи у них нет, но они просто шантажируют его. Запонки Карло уникальны, сделаны на заказ, и все же, украсть их довольно просто. Ибо взять в заложники Тентуччи — это говорило о безумии… или… Или уж, воля ваша, о том, насколько важен для них ларец. Но там ничего, кроме нескольких вольтов, нет. Неужели они так напуганы? Джустиниани закусил губу. Впрочем… Ипполита… В ее смерти они тоже могли приметить нечто дьявольское…

Но что было толку гадать?

— Что я должен сделать?

— Взять ларец и сесть в мою карету. И не делать глупостей.

Это было логично. Джустиниани, порадовавшись, что Джованна спит, принес под дулом пистолета Пинелло-Лючиани из кабинета ларец. Он подумал было отшвырнуть негодяя, открыть ларец, вытащить и переломить вольт Пинелло-Лючиани, но если Карло Тентуччи и вправду был у них, такой способ не годился. Джустиниани при этом ощущал странное брожение в душе, мутное и пьянящее, как сусло на мезге. Постепенно в его душе выбродила ярость, точнее ледяное бешенство, укрощенное волей и пониманием, что проявлять его не время. В нем словно затаилась приготовившаяся к прыжку кобра. Теперь ему и сам черт был не братом. Он дал себе слово, что, если Карло и вправду у них — он, Винченцо, еще сегодня непременно придушит этого припадочного негодяя — причём, своими руками. Тут он нащупал в кармане нож, трофей, отобранный у браво, и вздохнул с облегчением.

Они вышли в ночь, теплую и чуть душноватую.

Джустиниани увидел на козлах Петторанелло. «Конечно, и ты здесь, радость моя, чертов шпион, растлитель… и ты здесь. Погоди…» Пинелло-Лючиани, видимо, зная о своей падучей, передал ларец Энрико. Карета тронулась, едва захлопнулась дверца.

— Вы останетесь в живых только в том случае, — криво усмехнулся Пинелло-Лючиани, — если будете рабски послушны.

«Лучше бы ты этого не говорил, мой милый…» Кобра, притаившаяся в Джустиниани, изогнулась и злобно зашипела. Рабски послушен? Останусь в живых? Я божественно свободен, выродок, и не тобой дана мне жизнь. Не тебе и забирать ее… Он поднял глаза на Пинелло-Лючиани и неожиданно вспомнил герцогиню Поланти с ее чертовыми шуточками. Что ж, хоть от дьявольского оружия воняло бесовщиной, ничего другого под рукой не было. Джустиниани напрягся, вся ненависть в нем спрессовалась в комок, но проявить ее, дать ей выйти из него — не посмел. Он поймал глазами зрачки Пинелло-Лючиани и мгновенно зачаровал его. Мессир Андреа откинулся на подушку с отрешенно-бессмысленным выражением на лице. Пистолет выпал из ослабевшей руки. Господи, и это хилое ничтожество еще пытается ему угрожать…