Инесса Ципоркина - Личный демон. Книга 3

Князю ада нравится, когда в его супруге просыпается сентиментальная дурочка. Он же мужчина.

Тем временем к трону стекаются реки адских насельников, палачей и заключенных, демонов и их жертв. Грань между ними так тонка, что то и дело рушится. В Ночь безумных владык они пьют и братаются, словно никогда больше не вернутся к былому распределению ролей, когда одни причиняют боль, другие — молят о пощаде и проклинают, до тех пор, пока не захотят проделать с другими всё, что проделали с ними. Лучшие палачи выходят из жертв. Но сейчас они пьют и чокаются, и кружки, кубки, чаши звенят на весь ад непривычным для этих мест колокольным звоном.

Точно гханта, думает Катя. Тысячи и тысячи колокольчиков-гханта.

Саграда ждет своих последних, вечно опаздывающих и оттого еще более долгожданных гостей — тех, кто провел ее дорогами преисподней, тропами страха и стыда. И когда толпы бесов начинают, гомоня, протискиваться в дверь сразу все, княгиня понимает: вот они, гости дорогие. Пожаловали.

Дверь слетает с петель, а черти, не успевшие убраться с дороги, разлетаются вспугнутым вороньем. В проеме возникает слепящее сияние, которое Катерина узнает где угодно. И хоть бы целый город в один голос вопил: «Пожар!» — она одна уверенно скажет: «Дракон!» Мой золотой дракон.

— А поворотись-ка, сынку! — кричит она, салютуя кубком. — Экий ты длинный стал!

Цин-лун пересекает зал в считанные секунды. И только у подножия ступеней трона меркнет, уменьшается, становясь человеком. Катя машет ему издали с таким азартом, как будто они на гонках в Ле-Мане и ее Витька взял первый приз.

— Соскучилась, — шепчет она, когда появляется возможность ткнуться носом в колючую, пахнущую ветром щеку. — Как ты?

— Как ТЫ? — вопросом на вопрос отвечает Виктор, цепким взглядом вбирая Катин облик: бледную, словно лунный свет, кожу, исхудавшее тело, глаза, утратившие цвет и ставшие почти прозрачными. Катерина знает: она похожа на привидение себя. Пугающе сильное привидение, хотя сына в ней пугает другое. — Убью Велиара. Они что, не кормят тебя совсем?

— Кормим как полагается, — оправдывается второй князь ада, добравшись до престола. Бегом за драконом бежал, не иначе. — Давно сказать собирался: через год будем отключать тебя от аппарата.

— Не через полтора? — то ли радуется, то ли огорчается Саграда. Катерина и сама не ведает, ждет она собственной смерти или боится ее.

— Пока все утрясут, как раз полтора года пройдет. — Агриэль подчеркнуто сух и деловит. — Анемия, надежды на положительную динамику нет, органы отказывают.

— Ну и правильно, — вздыхает Катя. — Пора. Я чувствую, что пора.

— Не торопи события. — Белиал делает строгое лицо. — Всё надо делать правильно.

— Смотри, каким ты праведником заделался, — язвит Люцифер. — Вернуть тебя из ссылки, что ли?

Велиар и правда изменился. Темное, жуткое безумие, исходившее прежде от Сесила, исчезло. А то, что осталось, неуловимо напоминает Катерине… себя. Та же призрачность черт, та же размытость силуэта. Скоро мы перестанем отбрасывать тень и отражаться в зеркалах, думает Саграда, даже в зеркалах нефилимов. Как будто сольемся со всеми своими двойниками — теневыми, зеркальными, всякими. И кем мы тогда станем?

Хватит ли нас на столько? — спрашивает себя Катя. Нужно ли тянуть эту вечность длиной в восемнадцать месяцев? Ради чего, ради соблюдения буквы Откровения?

— Продержимся, — твердо обещает Агриэль. — Я, как дух небытия, гарантирую: не сахарные, не растаем.

— Ну смотри! — предупреждает Виктор. — Вся надежда на тебя.

— У небес тоже. — За Витькиной спиной возникают Уриил и Абигаэль. Они-то как раз кажутся материальней, плотнее, живее прежних себя. — У небес на вас обоих планы.

— Знать не хочу! — быстро произносит Катерина. — У вас всегда планы, из которых никогда ничего не выходит. А потом вы устраиваете миру апокалипсис, чтобы прикрыть свои косяки.

— И заработать на конце света, — бестактно заявляет Велиар.

— Все зарабатывают, а мы что, рыжие? — возмущается ангел.

— Рыжие, — подтверждает Эби, проводя рукой по шевелюре Самаэля. — Хотя бы сегодня не сводите счетов. У нас одна ночь, давайте напьемся, как черти.

— Напьемся, — кивает ангел, как всегда, соглашаясь с Эб, со своим главным непростительным грехом.

И они идут пить.

Владыка ада провожает взглядом их странную компанию, в которой его Законная Супруга сияет внутренним светом — точь-в-точь хризалида, неведомый кокон, из которого должно родиться новое, доселе невиданное существо, часть которого скрыта покуда в смертном теле Сновидицы.

Люцифер тоже видит будущее, но не целиком, потому что грядущее течет и меняется каждую секунду, рождаясь долго, мучительно — и перед самыми родами нельзя сказать, кто появится на свет, что принесет с собой. Одно ясно: вселенная переменится. Время ли потечет вспять, пространство ли развернется отпущенной пружиной, зло ли обернется добром… Но и там, за гранью, он отыщет свою Саграду, чтобы сказать ей: прошлого больше нет. А мы — мы есть. Любовь моя, душа моя, Анунит, утренняя звезда нового мира. Здравствуй.

Мойры — греческие богини судьбы — согласно Гесиоду, дочери Ночи: Клото («Пряха»), Лахесис («Судьба»), Атропос («Смерть») — прим. авт.

Демоны, упоминаемые в Ветхом завете, а также в Каббале. Их называют низшими бестелесными существами или человекоподобными нелюдями, несущими человечеству боль и страх. В отличие от прочих демонов, шеддим не считались падшими ангелами — прим. авт.

Тьма — в каббале одна из клипот, богопротивных демонических сил или целых миров (адов). Клипот рассеивают божественный свет и питают бытие материального мира — прим. авт .

Восьмой круг дантова ада состоит из десяти рвов (Злопазухи, или Злые Щели), которые отделены друг от друга валами. Здесь караются обманщики — «обманувшие недоверившихся», которые обманывали людей, не связанных с ними особыми узами доверия — прим. авт .

Колумб, вернувшись в Испанию, привез из Нового Света эластичный мяч из сока гевеи. Мячи считались священными и использовались в религиозных обрядах. Сок гевеи индейцы называли «каучу» — слезы млечного дерева («кау» — дерево, «учу» — течь, плакать). От этого слова образовалось современное название материала — каучук — прим. авт.

Лгунья (исп.).

Кинжал для левой руки при фехтовании шпагой, получивший широкое распространение в Европе в XV–XVII веках — прим. авт.

Индейский оберег в виде паутины из суровых ниток и оленьих жил, натянутых на круг из ивовой ветви; защищает спящего от злых духов и плохих снов — они запутываются в паутине, а хорошие проскальзывают сквозь отверстие в середине — прим. авт.