Майкл Боккачино - Шарлотта Маркхэм и Дом-Сумеречье

На следующее утро, позавтракав с детьми внизу — мистер Дэрроу сдержал слово и уже ушел переговорить с констеблем Брикнером, — я повела мальчиков наверх в классную комнату, где проходили наши ежедневные уроки.

За первые несколько недель после моего прибытия мы с миссис Норман обшарили все пустые комнаты усадьбы, сдергивая чехлы с предметов антикварной мебели в поисках практичных рабочих столов. Поднимая облачка пыли, мы прочесывали гостиные, спальни и помещения для слуг, которые простояли заброшенными в течение жизни не одного поколения. Наконец на верхнем этаже восточного крыла дома обнаружилась небольшая мансарда.

К ней вела самая настоящая лестница, не приставная; вещей внутри хранилось немного. Потолок был низкий, две наклонные стены комнаты сходились наверху в одной точке, точно церковный шпиль. Ни дать ни взять маленькая деревенская школа: широкое помещение с окнами в каждом конце. Я сразу поняла: это то, что надо.

Письменный стол нашелся в заброшенном кабинете (вероятно, принадлежавшем отцу или деду мистера Дэрроу). Я велела Фредерику с Роландом перетащить его в мансарду. Это оказалось непросто. Но, как я не преминула им напомнить, обучение детей тоже задача не из простых. Стол установили для меня в передней части комнаты, перед классной доской; прежде няня Прам держала ее в детской. Для мальчиков отыскали два невысоких стола и поставили их достаточно далеко друг от друга, во избежание стычек и потасовок. В глубину классной комнаты перенесли многое из того, что там обнаружилось. Я соорудила из приставных столиков, проржавевших газовых ламп и пустых рам от картин некое подобие художественной мастерской; там же хранились разнообразные принадлежности, принесенные мною самой. Развитие умственных способностей, безусловно, необходимо, но мне казалось, что и эстетическое воспитание ничуть не менее важно, особенно в свете богатых творческих талантов покойной миссис Дэрроу.

Каждый день уроки мы начинали с арифметики. Утро лучше всего подходит для интенсивных занятий — и подготавливает ум для литературных рассуждений далее в течение дня. Как только мне казалось, что мальчики утрачивают ко мне интерес или внимание их ослабевает, я тут же прекращала то, чем они занимались до сих пор, и предлагала им какое-нибудь творческое задание.

В тот день, в непростое время перед обедом, когда дети начинают думать желудком, а не головой, пусть даже до трапезы еще по меньшей мере час, я сосредоточилась на проблеме снов. Мальчики явно подустали, да и я сама не высыпалась толком после кошмаров последних нескольких ночей. Ну не глупо ли, что мы вынуждены так страдать из-за нанесенной самим себе травмы! Мне доводилось читать, будто сны — это следствие неосознанных эмоций и чувств и если описать их с помощью слов либо образов, они зачастую утрачивают силу. Чтобы контролировать свои страхи, необходимо понять их.

Пол зевнул, Джеймс последовал его примеру; пришлось отложить книгу стихов и отправить мальчиков в дальний конец классной комнаты.

— Довольно на этом. У меня для вас есть новое задание.

Джеймс снова зевнул.

— Так ведь уже обедать пора! — Он схватился за живот, словно того и гляди исчахнет от голода и превратится в тень.

Я пропустила его жалобу мимо ушей.

— Вы должны описать свои сны прошлой ночи либо в прозе, либо с помощью рисунков.

Оба моих подопечных тут же схватили со стола цветные карандаши, пропустив мимо ушей мои слова насчет прозы, а ведь я всегда предпочитала именно это средство выражения. Я нахмурилась, но ничего не сказала; в конце концов, разве не их покойная мать создала большинство полотен, украшающих ныне стены Эвертона?

Пол не раздумывая принялся лихорадочно водить карандашом по бумаге. Каждые несколько минут он посматривал в окно и вновь продолжал воспроизводить в мельчайших деталях подробнейший пейзаж Эвертона с высоты птичьего полета. А вот Джеймс никак не мог решить, что именно нарисовать. Каждую ночь ему снилось множество снов, так что выбрать самый захватывающий и самый страшный оказалось непростой задачей. Наконец он остановился на самом привычном и начал набрасывать громадную черную головогрудь Королевы Пауков.

Когда мальчики закончили, я отвела их обратно на места и попросила показать свои рисунки и объяснить, что на них изображено. Джеймс всегда хотел быть первым и грозил закатить грандиозную истерику, если не настоит на своем. Но я-то на подобную тактику не покупалась, несмотря на роскошные спектакли с впечатляющим расшвыриванием стульев, опрокидыванием столов и разлетающимися осколками ваз. Я аплодировала и подбадривала его одобрительными возгласами, как будто заплатила за возможность полюбоваться на этот всплеск эмоций, и со временем Джеймс, так и быть, согласился через раз уступать очередь брату. Но сегодня был его черед говорить первым. Он встал из-за стола и вышел к доске.

— Я нарисовал Королеву Пауков. — Посреди листа красовалась черная клякса с восемью веретенообразными отростками, но лицо чудища было скорее лицом молодой девушки, с правильными чертами и в обрамлении серебристых кудряшек. — Она живет в пещере у меня под кроватью и съедает гоблинов, которые хотят меня задушить. Иногда она приглашает меня к чаю. Вообще-то мы дружим, но порой она натравливает на меня своих детей, потому что я украл у нее разные сокровища. — Джеймс замолк и снова схватился за живот, дабы напомнить мне о том, как он хрупок и слаб и очень, очень голоден, но я не позволила ему вернуться на место.

— Так зачем же ты у нее что-то украл? Она ведь оказывает тебе услугу — гоблинов пожирает.

Джеймс посмотрел на меня с удивлением: как же это я таких простых вещей не понимаю?

— Чтобы выкупить душу моей мамы у Короля Гоблинов.

Сердце у меня упало; в первое мгновение я не нашлась с ответом. Да и что тут скажешь-то? Какая красивая и грустная история… Но я тут же взяла себя в руки.

— Откуда бы у Короля Гоблинов взяться душе твоей мамы? Твоя мама на небесах.

Мальчик обдумал мои слова и передернул плечами.

— Не знаю. Мне так приснилось.

Я кивнула ему: дескать, можешь сесть.

К доске вышел Пол. И поднял повыше свой рисунок Эвертона: что-то вроде карты спрятанных сокровищ.

— Прошлой ночью мне приснилось, что я отправился в дом моей мамы.

Я вдохнула поглубже и стиснула пальцы. Все пошло не так, как я ожидала. А с другой стороны, чего тут можно было ожидать? Мальчики потеряли мать. Конечно, она им снится. Я знала, что она им снится. Я лишилась матери почти пятнадцать лет назад — и она снится мне до сих пор. Такое никуда не исчезнет. Мы трое, видимо, навсегда будем связаны по рукам и ногам своим горем, так и не избавимся до конца от затянувшегося кошмара утраты. Но если это правда, то, значит, мы связаны еще и друг с другом: мы ищем в снах новых воспоминаний о наших утраченных матерях. Детям нужны их родители, любой ценой и в любом обличье. Я поежилась, вспомнив один из собственных своих снов прошлой ночи.